Дневник расстрелянного (сборник)

Ловля в Германию продолжается в форме все более ожесточенной. Позавчера в Колодистое явился немец-жандарм. Во главе с ним началась облава. Сначала на базаре, потом по улицам и хатам.

Случаи.

Первый. Это был последний день масляной. В одной семье собрали молодежь — поесть и выпить. Кто-то вышел на крыльцо. Увидел известные каждому желтые сани и вороных коней.

— Едут!

Мгновенно выбили окно. Кто куда. Хозяйская дочь Маша выскочила поздно. Полицаи были уже около. Она не захотела, чтоб сцапали, подошла сама.

Второй. Подъехали к хате, закрытой на замок. Сбили замок — там оказалось несколько молодых. На сем основании стали сбивать замки у всех закрытых хат.

Третий. Гоняли по долине, по огородам людей почти до нашего села. Стреляли. Одного хлопца догнали. Били вовсю. За бабой побежал один полицай. Толкнула его на льду. Упал. Она убежала.

Несколько дней лова дали на колхоз только троих. Ночью еще здесь не ловят. А у нас все зорко следят за рыжими старостовыми конями. Еще они спускаются с горы, от хаты к хате идет сообщение: едут!

Старший полицай Петро говорит:

— Только в одну хату и стоит заезжать. В остальных уже знают. Почта добрая.

* * *

В «Уманском голосе» за 4 марта 1943 г. есть маленькая, в угол загнанная заметка. В Лубнах 9 февраля расстреляно пять транспортовцев «за умышленную порчу» чего-то, «за вред, нанесенный таким образом немецкой армии».

Значит, ребята что-то сделали серьезное при приближении красных.

И может, там есть знакомые?

19 марта 1943 г.

Все взволнованы: партизаны! Это уже не слухи, не болтовня, не газеты. Их слышали, видели. И сейчас ни о чем, кроме них, не говорят.

Однако по порядку.

Соседа, Колю Бондарчука, хорошего хлопца, назначили ехать с подводой в Ново-Архангельск. Требовали на армейские работы на сорок дней по подводе с колхоза.

В пятницу, 12-го утром, неожиданно его встретил. Он смотрел ошалело, и руки, когда свертывал цигарку, тряслись. Рассказал, что за Кленовой (двадцать пять километров приблизительно) у него забрали коней.

— Кто?

— Партизаны.

— Брешешь, может, ты бежал так, чтобы оправдаться?

— Никто не верит. У меня у самого глаза стали, как блюдца, когда увидел.

Подробности рассказа. Ехали на закате. Две подводы. Из яра выскочило человека четыре. Впереди женщина с автоматом.

— Куда едешь?

— Что везешь?

— Только корм себе и коням.

Один выхватил шашку. У Кольки душа в пятки. Тот рубанул мешок — проверить. Женщина:

— Скидай все с воза!

Колька скинул мешки.

— Не так ложи, переворачивай.

И откуда сила взялась. Подпер плечом — перевернул. Положили раненых двух на воз. Открыли торбу, обрадовались: «Хлеб! Хлеб!». Ему дали подвернувшуюся шкапу{15}. Ехали довольно долго вместе. Обгоняли конные, спрашивали: «Где Кировец? Где красный десант?». Рядом ехал узбек, рассказал, что выпустили из лагеря. Отряд назывался «Смерть фашистам». Другие говорили в шутку «Смерть местным полицаям». Подъехал командир. В генеральской форме. Сверху кофта меховая какая-то. Бинокль.

Подъехал один. Соскочил.

— В населенном пункте расстреляно шесть немцев.

Проходили противотанковые орудия. Полковые минометы. Станковые пулеметы на возах, тачанках. Много раненых. Перевязаны больше платками, бельем. Узбек говорил, что они прошли с боями уже восемьсот километров. В каком-то селе их отряд окружили. У немцев действовали три самолета, девять танков. С самолетами расправились скоро.

Слушали, как сказку. И верилось и не верилось. Хотелось знать все: в чем, кто, как здороваются... Все. Все.

А Колька волновался. «Не поверят. Еще бы хоть кто-нибудь их встретил».

Верно. На конюшне уже болтали:

— Брешет. Откуда там партизаны. Кинул коней да взял шкапу и утик.

Мария по-своему:

— И он с ними не пошел? Ему не предлагали? — и блестела глазами.

Пошли к Луке. Там уже знали. Передавали и другую новость: всех военнообязанных в управу. Люди сидели, гадали. Высылали вперед женщин — разведать. Приносили новость:

— В сели никого нема. Тильки писарь пише. А начальства нема.

В субботу вернулись еще подводы. Передавали, что все время ехали по следам партизан. Поползли слухи. В Грушке нет никого. В Голотевском тоже никого. Немцы уехали, покинули полкабана. Рабочие забрали, жарят. Пшеницу из магазинов по домам. Партизаны в Галочьем.

В воскресенье утром Коля спросил:

— Слышали, стрельба была?

Старики:

— Уж стрельба чудится.

В воскресенье около полудня вышел курить. Стоял у хаты. Был вечер. Почудилось, на юго-востоке очередь. Потом будто миномет. В хату:

— Стреляют.

Вышел старый. Ничего не было. Смеялись.

Маруся:

— У тебя галлюцинация.

Несколько раз выходил. Чтоб не мешал ветер, стоял то в конюшне, то в коморе. И опять слышалось: где-то вздрагивает воздух. Наконец все стали подтверждать: «Как будто». Потом ясно, громко стала бить артиллерия. Удар и разрыв. И минометы ясно. Пробирала странная дрожь. Кутаясь, стояли в коморе.

Переспрашивали:

— В Галочьем (большой лес)? Кто ж бьет? Будто разрыв громче. Может, то они? А может, это уже фронт?