— Женюсь. Только пусть она раньше скажет, что ко мне в Ярославль поедет. Нас там узнают сразу. Вот женщины, правду говорят, быстрее перестраиваются. Они как-то с немцами ближе. Смотришь, идет панка панкой. Только по кацовке и отличишь.
Вместе с другими пленными его забрали месяц назад в гестапо. В воскресенье пришел: «Утек я». В понедельник только встал, умылся — явились полицаи (оказывается, соседка чуть свет побежала, донесла. Основание: моих нету — и его пусть не будет). Арестовали. Сашка и Лиду увезли в район.
С 1 мая объявление: «Запрещается светить по вечерам и устраивать веселья».
Вчера весь вечер пели за рекой — там было все сельское начальство. Свадьба. Светит везде, даже в управе.
8 мая 1942 г.
Тепло. Даже сквозь стекла слышно: жужжат пчелы. Над речкою зеленой дымкой покрываются вербы. Сегодня куковала кукушка — «зозуля» по-украински. И на огороде по озими ветер уже отливает волны. Заканчиваются работы на огородах. Маруся уже который день копает в лесу «улички» — хочет садить кукурузу. Приходит, вытягивается без сил.
Я домовничаю, почти одиночествую. Выполняю посильную работу: кормлю поросят, кур, мотаю нитки на клубки.
Что-то очень паршиво. Нет сил. Устал от всего. Хочется и не хочется видеть людей. Соскучился о них, а в то же время так легче. Трудно молчать, поддакивать, даже когда хотелось бы дать в морду.
Вот хожу по огороду. Узкая стежка — двум не разминуться. Справа — озимь, слева — еще не взошедший картофель. Эта узкая дорожка от конюшни до речушки — вся территория, по которой могу ходить, не оглядываясь, не ожидая неприятных встреч. Немного: 100 метров на 40 сантиметров.
Вчера над речкой, летело пять чаек. Белые с пепельной грудью.
Соседский мальчуган:
— Черногузы.
— Нет, чайки.
— А их можно есть?
Я узнал: летят на север. Часа через три-четыре могут быть у наших.
Так думалось и когда журавли летели, особенно ночами, и когда невидимые перекликались над хатой на север идущие гуси. Даже когда облака движутся туда, белые, крутые.
Все хочется мечтать о каких-то чудесах, что переносят туда. Бывают же подводные лодки или самолеты. Иногда такое грезится: узнают — где, сядет самолет поблизости, увезет.
9 мая 1942 г.
Был в лесу, собирался поковырять землю на «уличках». Увидел здешний лес — скученный, рядочками. Не копал. Явился сосед по «земельному участку» из Колодистого.
— Сегодня человикам буты в лиси заборонено. Полицаи усих записывают. Облаву будут робить.
Мария провожала до опушки. Всплакнула по дороге. Галя, сестра, рассказывала: был у них обыск. Предлог: «Ищем казенные вещи». Полицай, ученик 10 класса, увидел бутыль горилки, пнул ногой. Увидел сахар.
— Хай вин тут стоит, поки я не приду, не заберу.
Искал сало.
— Я вам дам тайный убой!
10 мая 1942 г
Вернулась из Грушки Лида. В жандармерии расспрашивали ее о Сашко: муж ли, когда пришел. Но не били. Били тех, у кого скрывались чужие пленные. Она смотрела в щель. Бьют страшно. Потом человек не может ни лечь, ни сесть. Стоит.
Ее же, Лиду, гоняли копать полицаям огороды. Сашко вместе с другими препроводили обратно... А не так давно мы при таких описаниях плечами пожимали. Да может ли так быть в самом деле!
За лесом немцы копают ямы. «Может, на себя уже копают?»
— В Тернивку евреев много свезли. Налоги на них покладут страшенные. Один выплатят — зараз другой, чтоб все забрать. Ну, обдерут, известно, убьют. Ох, и время пришло. Може, кто и переживет, да мало кто...
12 мая 1942 г.
Вчера пошли в лес садить кукурузу. Нарвались на облаву. В стороне пара выстрелов. Потом крики:
— Смотрите, смотрите, немцы!
Подошли двое полицаев:
— Обед?
— Да. Сидайте.
— Що ж у вас е?
Мария:
— Вот, огирки, цибуля.
— А сала нема?
Начал меня расспрашивать, откуда, кто.
— Документы есть?
— Есть. Предъявить?
Рассматривал. Придирался, почему нет фото на паспорте. Требовал от сельсовета справку, военный билет.
Подошел немец — длинноносый и весь голубой от новенького мундира. Полицаю:
— Русс армий бы?
— Нет.
Полицай, как песик, глядел в глаза ему. Ждал: «Пли».
Тот махнул рукой. Подошел второй. Махнул тоже. Полицай заинтересовался почему-то вспухшей рукой.
— А с рукой что?
— С этой? Пчела укусила.
Так стояли человек пять. Ушли. Маруся засмеялась, скрывая слезы:
— А все-таки ты счастливый.
Немец поверил, вероятно, не моему паспорту, а явно невоенному виду.
Мария говорит: «У него в обоих карманах френча были фиалки». Позже думал: он, может, неплохой парень. Фиалка почти интернациональный цветок. Может, у него дома тоже цветут такие.
25 мая 1942 г.
Четырехлетняя рыженькая дочь учительницы, закатив глаза, читает «Катерину». Сначала отказывается.
— Ни, вы будете плакать.
Мама{4} и верно роняет слезу. Учительница усмехается:
— Теперь Катерин полное село.
Мама:
— Им ще ничего. Москалям-то бидным гирше. Гибнут мирськи диты. Бидни воны ти москали.
29 мая 1942 г.
Рассказывают: за Антоновским лесом расстреливают евреев. Еще давно говорили: там копают большие ямы. Теперь их заполняют.
Той дорогой не пускают людей. Конечно, находятся что проходят.