Дневник разведчицы

Вечером пошла в клуб на концерт художественной самодеятельности полка. У входа в клуб с визгом бросилась ко мне Томка Красавина, повисла на шее, чуть не задушила. И тут же подходит Тося Мишуто, как всегда тихая, ровная, спокойная. Как я им рада! На душе сразу потеплело.

После концерта вернулась в штаб. Там продолжалась деловая жизнь. Начальник штаба полка майор Третьяков, капитан Борисов, топограф лейтенант Цибатов и младший лейтенант Митин по-прежнему сидели за картами.

Шуршание бумаги, скрип перьев и карандашей. Разговоры по телефону с подразделениями. Офицеры штаба не похожи на военных, они скорее похожи на инженеров, на конструкторов, работающих над проектами новых машин.

11-е марта.

Я живу в абсолютном бездействии. Вот уже второй день держат меня в штабе. Уж не думают ли приобщить к штабным делам! За столом один Митин. Он молча пишет вот уже несколько часов. Официально младший лейтенант числится командиром взвода противовоздушной обороны, а практически выполняет в штабе всю оперативную работу. Алексей Иванович Митин неутомим. Говорят, он работает сутками. Я заметила: когда в здании штаба тихо, Алексей Иванович вынимает из кармана книжечку-блокнотик и усердно записывает что-то.

В штаб пришел Володя Митрофанов, которому я очень обрадовалась. Стали вспоминать Ярославль, наш Волковский. Как давно это было — театр, сцена, — сто лет назад. Сейчас он лейтенант, старший адъютант командира батальона. Он мне рассказывает кое-что из боевой истории полка. Ему помогает Митин.

История эта действительно боевая. Я узнала о суровых боях, из которых с честью выходил полк, о героической смерти комиссара Щелокова, который под Федоровкой поднял знамя и повел полк в атаку; о лейтенантах Смирнове и Коростылеве, принявших вместе со своими бойцами бой с танками; о командире полка майоре Комарове, который, тяжелораненый, продолжал руководить боем…

Митин ставит на стол чашки, нарезает хлеб. Володя продолжает рассказ. А я все слушаю, слушаю.

12-е марта.

На левом фланге нашей дивизии начались наступательные боевые действия. Скоро и мы двинемся вперед. Засиделись! Сейчас каждый солдат готовит себя к боям. Вчера разговаривала с начальником штаба полка майором Третьяковым в присутствии нескольких офицеров. Не могу я больше сидеть в штабе. На мое счастье, в штаб пришел заместитель по политической части командира полка майор Дмитриев. Он сразу же встал на мою сторону, посоветовал майору Третьякову немедленно познакомить меня с лучшим снайпером полка Гурием Борисовым. Все-таки много на свете хороших людей. Я это поняла здесь, на фронте.

Я узнала, что младший сержант второй стрелковой роты нашего полка донской казак Гурий Андрианович Борисов — лучший снайпер во всей дивизии. Он мстит за разрушенный свой край, за свою семью. У него на счету — 125 убитых фашистов. Счет солидный! Частенько Борисов со своим другом Меркуловым выходит «на охоту». Есть в полку повар — снайпер Бабин. У него на счету 26 офицеров. Сварит Бабин обед, накормит бойцов, возьмет свою снайперскую и идет «на охоту».

Гурий Борисов, честно говоря, отнесся ко мне довольно скептически, но все-таки не отказался от такого напарника: «Приказ есть приказ!» Я ушла с ним во вторую роту. Борисов познакомил меня с обороной противника, а потом до глубокой ночи мы разговаривали.

— С Дона я. Донской казак. Мне уже сорок шесть, — степенно рассказывает Гурий Андрианович. — Кое-что повидал на своем веку. В семнадцатом мобилизовали меня в армию, но с немцами тогда воевать не пришлось, началась революция. В гражданскую два с половиной года служил разведчиком в армии Буденного. Много порубал белых. А потом жили мы недалеко от Цимлянской. В 1930 году вступил в колхоз. Был бригадиром животноводческой бригады. Зарабатывал 700, а то и 800 трудодней в год. Да жинка моя, Евгения Стефановна, зарабатывала 300 трудодней. Жили хорошо. Никому не кланялись. Хорошела и крепла станица наша Ново-Цимлянская. И вдруг война! Пошел в армию, а жена, три сына, дочка остались в своем дому, а там фашист поразбойничал. Что с моими сейчас, не знаю! До апреля сорок второго воевал в Сталинграде, а в апреле попал в вашу Ярославскую дивизию. Тогда дела были неважные, да и немец был другой. В июле стояли мы под деревней Селище. Немцы до того обнаглели, что в трехстах метрах от нашего дзота ходили свободно, в рост, ничего не боясь. Заметил я одного гитлеровца: он как хозяин ходил по деревне. Длинный, худой, сутулый, он шел не спеша, как будто так и полагается. «Ах ты, сволочь, — подумал я, — не будешь ты больше шагать по нашей земле». Фашист остановился у дома, закурил. Я прицелился и выстрелил. Фриц грохнулся на землю.

13-е марта.