Впрочем, наша беседа и без этого неплоха. Она течёт плавно, будто широкая река, и о темах можно не думать. Щебечем то по-русски, то по-латгински. На Сильвин скоро навалится осень, вся эта серость и безнадёга, но сегодня ловим последние светлые лучики, и наши разговоры – прекрасные проводы тепла. Лишь работа остаётся работой, а русский – русским. Если хочешь понравится иностранцу, похвали его народ и язык. Кто у них, Пушкин? Это будет слишком банально.
– Саша, я мечтаю прочесть Пастернака на русском языке. У вас гениальные писатели. Хочу выучить русский в совершенстве!
– Приятно слышать. Купим Пастернака и я тебе помогу.
После кафе пошли в "Собеседник", взяли ещё по 2 пива. Думала отработать с Сашей и успеть на концерт. Может, написала бы Роберту или Тадеушу, кто-то бы вдруг пошёл. Или на концерте хорошего мужичка присмотрела бы. Но "Трубачёв" прицепился, как клещ. Впрочем, что-то в нём необычное: вижу второй раз, а ощущение, будто знакомы давным-давно. Но про его дружбу с военными не успеваю спросить, нет хорошего повода.
Пока пьём, Саша говорит, что недавно завёл роман с одной местной выдрой. Она работает в Англии, а домой приезжала в отпуск. У неё тут и молодой любовник, и ухажёр-бизнесмен, а живет с постоянным парнем в Бирмингеме. Бывают же такие шлюхи! Никакой совести. И ведь когда он не ответил на СМС, я сразу поняла, что из-за бабы. Я ведьма, всё чувствую. Но теперь его приласкаю, больше ему страдать не придётся.
На концерт идем в клуб "Респект", где играют ветераны латгинского рока, группа "Поляроид". Дают по ушам так, что лопаются перепонки. Сидеть уже негде: заняты и столики, и второй этаж. Танцуем у сцены развязно, как школяры. Саша выписывает кренделя руками и ногами, потом вдруг хватает меня и крутит туда-сюда. Люди поглядывают недоумённо: в нашем возрасте надо быть поскромнее. Но Саша не обращает внимания на чужие взгляды. И в его свободе, в его дерзости делать, что хочется, есть что-то сильное. Мне кажется, мы похожи.
"Поляроиды" затянули вечный хит "Деревья без листьев": про осень, расставание и одиночество. И Саша прижимает меня сильно и властно, и кружит, взяв меня за бедра и раскачивая в такт музыке. Ни один мужчина в жизни не позволял себе вольностей так сразу. Только Тадеуш. Помню, познакомились, когда заказал у нас колечко, и в тот же вечер в машине кое-что потребовал, а я не могла отказать. У Саши руки крепкие, как у Тадеуша или у Альфреда во время прилива страсти. Но этот диктат, хоть и возбуждающий, а всё же немного другой: наверное, в этой властности есть кусочек нежности, которого нет ни у Тадеуша, ни у Альфреда.
Оглушительная музыка тосклива, а чёрные глазницы выходов суровы, когда мимо них несётся хоровод незнакомых лиц. Лучи лазера судорожно вспыхивают в темноте и рождают цветную бурю. Иногда успеваю зацепить взглядом чёрный потолок, но он растворяется в кружении и грохоте. Поток энергии меня подхватывает и уносит в глухие глубины Космоса, где я не помню своей страны и своей планеты. Я отдаюсь сашиным рукам, я им верю и наслаждаюсь их властью, и лучшего вечера я не помню. После танца, еще не понимая, где нахожусь, иду в уборную и, пардон, немного освобождаю желудок, потому что под конец уже плоховато.
А после концерта, вспотевшие и счастливые, идём на улицу курить, будто после секса. И пока спускаемся по лестнице, я крепко сжимаю сашину руку, переплетая его пальцы со своими. Наши ладони и наши души жмутся друг к другу. У дверей клуба кольца сигаретного дыма, вырастая и подрагивая, уплывают ввысь и вдруг исчезают, так и не превратившись в красивый узор или просто в сердечко. Через 2 года мне уже 50, а я в своей жизни ничего не успела, и зарплата у меня мизерная. Но когда жалею себя, Саша говорит шутку или маленькую пошлость, и грустные мысли вмиг улетучиваются. У него странная черта: произносит возвышенные красивые вещи и тут же приправляет их пошлостью.
Пора по домам, но Саша тянет меня за рукав, на Ратушную площадь. В ночном ресторане берём по салату и опять по пиву. Я с легкой паникой чувствую, что плыву за буйки. Любой мужчина – игрок, у него свои интересы. Но с этим русским не нужно соревноваться, врать, хитрить. Я говорю всё как есть, будто на исповеди или в гостях у подруги. Рассказываю, что у мужа молодая любовница и потому он меня давно не любит. Что страдала, пыталась простить, потом хотела развестись. Этого не знает никто из мужчин, но теперь это знает Саша. Зачем я ему сказала?
"Трубачёв" бросает слова походя, непринужденно: "люби меня, Дарьяна. Он тебя не ценит, а я буду". Это так необычно и театрально! Я смеюсь, а моя рука незаметно ползёт по столу к его руке, чтобы встретиться. Но ведь мы видимся второй раз в жизни. Это сон, маленькое сумасшествие. В голове стреляет мысль, что я на работе, и должна понять, тот ли он, за кого себя выдает. В следующий раз обязательно этим займусь.