Дневник разведчицы

В лесу, около КП батальона, сидят разведчики. Я приземляюсь около них. Бушлат у меня в крови. Кровь застыла заскорузлой коркой, меня мутит от ее запаха. Прежде чем отдать письма командиру, заглядываю в них сама. К моему удивлению, немец-то действительно был прогрессивный. Он писал письма своей жене, как будто бы вел дневник, сообщая обо всем, что происходило у них в части. Почему-то письма не отосланы, вероятно, боялся цензуры. В письме, датированном 26 сентября, он пишет: «Война, затеянная фюрером и всей его псарней, для Германии давно уже проиграна». На фотографии молодая немка с умным, добрым лицом и двое детей. Неужели немцы бывают добрыми? Не верю, не могу верить фотографиям. Не может быть добрых немцев. В альбоме целая серия фотографий «счастливого семейства». Снимок № 1 сделан против солнца. На скале темным силуэтом, как статуя, стоит огромный немец. Руку он поднял кверху, вперед, как бы протягивая к солнцу. Полы пальто развеваются, разлетаются в стороны. Снимок символичный, думаю я. Узнаю в нем «своего» немца. Вот он со всей семьей за столом. Вот они на прогулке. Вот работают в огороде. «Рус — я ваш! Рус — я ваш!» Может быть, немец не спал, видел, как мы ползаем. Ведь пушка молчала. Сидел он около пушки и не бил в нас, выжидал, чтобы сдаться в плен? Мне приходит мысль: этот немец — тельмановец, коммунист. А может, он просто не хотел отдавать свою жизнь за ненавистного фюрера? Неужели мне жалко этого немца! Я все время думаю о нем. Они истребляют наш народ, а я пожалела немца только потому, что он сказал «Рус — я ваш!»

Анна Тюканова перевязывает раненых, быстро их эвакуирует в медсанбат. Федоров ранен в глаза. Ребята с тревогой спрашивают Анюту: сумеют ли врачи сохранить ему зрение. Кукуев рассказывает: убит старший сержант Александр Кузнецов. Они хотели сбросить пушку в траншею, но под пушкой что-то взорвалось. Кукуева оглушило, а Кузнецов погиб. Так вот кто лежал под пушкой! Саша Кузнецов — член партии. Его любили в роте. До войны он работал контрольным мастером цеха на механическом заводе. Спокойный, выдержанный. В бою всегда был первым. Сегодня своей смертью он, быть может, спас жизнь многим из нас.

Мне хочется побыть одной. Я иду по просеке леса домой. Если бы ребята узнали, что я пожалела немца, они бы возненавидели меня. Догоняют Докукин и Ивченко.

— Аверичева, ты что одна?

— Так, захотелось побыть одной.

— Ну что ж, это бывает! — успокаивает Докукин. — Молодцы, хорошо действовали. Скажи там старшине, чтоб выдал тебе другой бушлат.

1-я ноября.

Рота выстроилась около землянок, вдоль дороги. Бушлат у меня мокрый, я долго его отстирывала. А старшина другого бушлата не дает. Докукин подводит итоги боевых действий роты. Нас, женщин, ставит в пример бойцам.

— Наши девушки — это боевые разведчики, наши настоящие товарищи! И если кто посмеет выругаться при них, попадет в штрафную роту… Вот так!

— Товарищ лейтенант! — кричат ребята, а если это случится с вами?

— Пойду и я туда же!

6-е ноября.

Никулинский лес. Большие добротные землянки. Широкие нары, стол, котелки на полках выстроились в ряд. Они как разведчики в строю. Внизу, в стойке, вычищенные до блеска автоматы. Мне кажется, что уютнее и теплее нет жилища в целом мире.

Установлен порядок: обед готовят на всю роту, в общей кухне. Это облегчает нам жизнь, избавляет от возни с кастрюлями и котелками.

Сегодня замечательный вечер. Завтра — праздник, наш великий Октябрьский праздник. С наслаждением попарились в настоящей бане. Бойцы получили табак. и водочку. А главное — почта принесла много радостей. Письма, подарки из тыла. Все рассматривают носовые платочки, кисеты, шерстяные носки, варежки, сделанные нежными, заботливыми руками наших ярославских женщин и девушек.

Мы лежим на нарах. Льется широкая русская песня, широкая, как наш русский неоглядный простор, как наша русская, родная, добрая Волга. Миша Голубев запевает своим приятным тенорком:

Вниз по Волге-реке,
С Нижня-Новгорода,
Снаряжен стружок,
Как стрела, летит…

Над столом, покрытым чистой газетой, склонилось несколько бойцов, пишут письма. При свете гасика (так мы любовно называем лампу, сделанную из гильзы артиллерийского снаряда) и веселого пламени печурки хорошо видны лица разведчиков. Глаза — посветлевшие, мечтательные, сосредоточенные. Забыты на время кошмары войны, суровая, тяжкая солдатская жизнь. Песня ширится, песня растет, она наполняет всю землянку, ей уже становится тесно, она рвется на волжский простор:

Киньте, бросьте меня
В Волгу-матушку,
Утопите в ней
Грусть-тоску мою!..

Размечтались мои славные друзья.

Серега Соловьев: «Хорошая жизнь будет после войны!.. Хоть я и окончил сельскохозяйственный техникум, а пойду учиться в университет, на филологический факультет…».