Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня

Говорить о революции хорошо, сладко, когда на полках магазинов ещё есть продукты, когда выплачивают пенсии и зарплаты, когда не прессуют москвичи, когда нет угрозы терроризма, когда не перекрыто единственное железнодорожное сообщение города. Тогда можно потешить себя иллюзиями, используя их в качестве приятного стимулятора для подкожных имперских амбиций.

Вопрос в том, насколько долго способен ты говорить. Валуев и Жириновский уедут, а севастопольцы останутся. Один на один со своими проблемами, один на один с Украиной. Вдалеке от России, так и не сделавшей главного официального заявления относительно статуса и претензий Севастополя, в котором цветы носят и к памятнику Пушкину, и к памятнику Шевченко.

Город-то русский, но уважение, гражданскую позицию никто не отменял. И не отменит. Сколько бэтээров и «поездов дружбы» ни снаряжай.

В Севастополе ныне есть здоровый патриотизм и желание работать. Есть силы убедить и российских, и украинских товарищей в том, что город имеет право на свою самоидентификацию, на свою историю, на то, чтобы его (обратное тоже верно) уважали.

И те сотни, тысячи человек, выходящие к зданию администрации на площадь Нахимова, стоят там не ради войны, но ради мира. Ради нормальной жизни. Без страха, диктатуры и разделения. С верой, что город выстоит, и третья оборона Севастополя обойдется без крови и жертв.

Иначе – вся история города тому подтверждение – как говаривал герой Виктора Сухорукова в «Брате-2»: «Вы ещё, суки, за Севастополь ответите!»

По-настоящему. Все.

В ночь с 22 на 23 февраля того года случилось событие, которое, с одной стороны, было закономерно и предопределено, а с другой – само стало тем болезненным, резким движением, что вывернуло сустав украинской истории, украинской нации. Виктор Янукович бежал из Украины. Чтобы окончательно приговорить, расколоть её.

До сих пор ищутся, смакуются детали его бегства. И лепятся статьи, репортажи о том, как Виктор Фёдорович ужаснулся, когда увидел милицию, покидающую, согласно распоряжению Верховной Рады, территорию президентской администрации. О том, как поспешно он собирал вещи в Межигорье. О том, как его транспортная колонна шла в Крым, а по шинам машин стреляли, в том числе и татары, порой точно, порой нет, но бравые члены самообороны прикрывали отход. И культовый режиссёр Оливер Стоун взял четырёхчасовое интервью у беглого украинского президента, дабы снять кино о государственном перевороте в Украине.

Впрочем, главное, особенно сахаристое – то, что озвучил Владимир Путин в фильме «Крым. Путь на родину»: он лично контролировал спасение Виктора Януковича, иначе его бы просто растерзали. Странное, как, собственно, и весь фильм, заявление.

Желать смерти, безусловно, кощунственно, но в некоторых ситуациях, говорили древние, возможно, если не лучше, то честнее быть растерзанным. Иначе – судьба ледяными клещами возьмёт своё, выполняя лежащий в основе бытия закон компенсации.

Янукович оказался проклятым, отверженным, ненавистным для слишком многих. Он стал символом и коррупции, и глупости, и жадности, и трусости, и бездействия. К нему – в общем-то, не самому плохому человеку – у подавляющего большинства нет ни жалости, ни уважения. Только едкая, злая насмешка или рафинированная, клокочущая ненависть. «Будь ты проклят, Янукович, гори в аду!» – слышу я жуткое, вопиющее и в Черкассах, и в Полтаве, и в Киеве, и в Севастополе. Везде, где бываю, путешествуя по Украине, после президентского бегства. И это чревато, конечно.

Мог ли действовать он иначе? Мог ли разорвать смирительную рубашку предопределённости? С одной стороны – да, конечно, ведь президент, первое лицо государства, пусть и такой, но полномочия его не отнять, не упрятать. А с другой – если рыть глубже, то, безусловно, нет. У Януковича не было ни единого шанса. В силу его жизненной конституции. Он был рождён не для этой работы. Ему бы существовать там, где не надо нести ответственность, там, где нет места для принятия кровоточащих, трудных решений.

Он ведь, конечно, знал о готовящихся беспорядках. Ещё за год до начала Евромайдана СБУ докладывало ему о революционных брожениях. Он мог, он обязан был действовать. Но не стал этого делать.

А потом – как всегда поздно. А потом – судороги, больше напоминавшие предвестие, а может, и начало агонии. Нелепый кровавый разгон. Нелепые сумбурные переговоры. Нелепые истеричные попытки заручиться поддержкой России и европейских стран.

Янукович мог бы искупить свой грех, если бы его судили, как Слободана Милошевича, или забили камнями, как Муаммара Каддафи, но он вновь предпочёл самый простой вариант.