Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152

А Вася Бараненко, пользуясь паузой, крепко выжал мокрую одежду, снова с трудом напялил ее на себя, утеплился шинелью   и между делом кратко доложил нам о своем купании. От волнения он не задраил перед преодолением брода смотровой люк, и, когда башня погрузилась в реку, вода тугой струей ударила водителя в лицо и грудь, ослепляя и прижимая к спинке сиденья. Но Вася не растерялся и, хотя изрядно нахлебался воды, принимая холодную ванну, рычагов все же не выпустил из рук и ногу на педали газа удержал.

Дальше колонна наша двигалась почти без задержек и в 21.00 прибыла к штабу. Здесь заправили машины, но горючего на полную заправку не хватило. Зато сами наелись досыта и получили почту. Мне сразу два письма: от двоюродной Иринки из Калинина и из магнитогорского детдома.

Морозов сильно ушиб руку из-за лихачества Васьки Егорова, водителя танка-тягача, и наш экипаж снова без замкового.

8 октября

На рассвете просолидолили ходовую часть. Это профилактика после вчерашнего «купания», да и вообще пора. Потом с утра целый день тщетно пытались догнать ловко ускользающего из-под самого нашего носа противника.

В полку уцелело с начала боевых действий всего три наших «старых», не раз ремонтированных ИСУ-152: Феди Сидорова, Володи Карапузова и моя с Нилом. Остальные машины – пополнение за счет выведенных на переформировку частей.

Под вечер, израсходовав горючее, останавливаемся в сосновом лесочке, где уже расположилась, оказывается, наша опергруппа. Чтобы не держать орудия заряженными, дали залп в сторону противника: пусть не воображает, что далеко оторвался. «Идем на вы!»

Уже в сумерках подходит к корме нашей самоходки солдат (мы с Нилом, отужинав, мирно беседовали, сидя на теплой после марша надмоторной броне) и просит у меня разрешения обратиться. Мы узнали рядового Забоева из полкового резерва.

– В чем дело, Забоев?

– Товарищ гвардии лейтенант, возьмите меня в свой экипаж!

– А почему ты просишься именно в этот экипаж?

– У Морозова правая рука повреждена, а я тоже замковый.

– Так ведь людей не хватает не только на этой машине, и начальству виднее, кого куда направить.  

Солдат потупил взгляд, помолчал и уже каким-то другим голосом произнес:

– Товарищ лейтенант, все равно не сегодня завтра пошлют меня на какую-нибудь машину, а у вас редко кого убивает... Все ребята так говорят.

Тут мы с Нилом молча переглянулись. Водитель мой заговорил первым:

– Что-то ты, Забоев, тут не того... Учти, брат, что и наша машина не заговоренная. От прежнего экипажа только я да Салов остались. Про командира нашего первого и про Васю Шиянаты, надеюсь, знаешь? Нет, Забоев, не бабушкины сказки помогают солдату побеждать врага и саму смерть одолевать в бою, а железная воинская дисциплина, отличное знание своего дела, находчивость и сноровка, а главное – готовность пожертвовать жизнью за товарищей, с которыми вместе землю свою защищаешь. Ясно?

– Так точно, ясно.

– Не передумал?

– Никак нет, товарищ лейтенант!

– Ну как, Нил Тимофеевич, берем Забоева?

Нил согласно кивает.

– Добро, Забоев. Доложишь своему начальству, что я прошу направить тебя на нашу машину.

– Спасибо, товарищ гвардии лейтенант! Разрешите идти?

– Иди.

Через четверть часа замковый Забоев явился к машине со своим автоматом, шинелью и вещмешком.

Полностью укомплектовавшись, устраиваемся на ночлег. Набросали возле машины хвойных лап побольше, накрыли их брезентом – получилась пружинистая и ароматная постель. Хотя вокруг нашего лесного «табора» неслышно ходят по мягкому моховому ковру часовые, всем водителям приказано спать в машинах.

240 часов вождения.

9 октября

Едва закончил письмо Коле Баландину, раздалась команда: «К машинам! По местам!»

Тут же выступаем на марш. Прошли километров пять, и комбат (опять злосчастный Румянцев!) при обгоне колонны   пехоты завел Федьку Сидорова в глубокий кювет. Дернули Федину машину назад – сорвалась с катков и лопнула гусеница. А немец в это время, услышав рычание наших двигателей, начал вовсю гвоздить тяжелыми по дороге. Колонна продолжала путь, чтобы выйти из-под обстрела, а меня оставили помогать другу.

Когда Сидоров застрял, на нашей машине пристроился пассажиром гвардии майор Каневский, замполит полка, низенький плотный человек с несуразно крупной головой. Лицо его с толстыми губами сильно вытянуто книзу и рублено, как говорится, сплеча. За эту внешность майора однополчане беззлобно называют Лошадевский, а еще – Гвардейский Конь.

Пока Федор с ребятами своими (им взялись помогать Калинин с Забоевым) пыхтели над гусеницей, замполит, молча наблюдающий за их работой, обратил внимание на сержанта с Фединой машины. Тот был без комбинезона. На гимнастерке танкиста поблескивал новый орден и подпрыгивали две медали на залоснившихся, потерявших свой первоначальный цвет ленточках. Каневский задумчиво пыхнул папироской и сказал, как будто ни к кому не обращаясь: