Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

А отчисленные из полка, собрав все подписи на «бегунках», обошли палатки, прощаясь с товарищами, и удалились небольшой группой в сторону Птицеграда. Провожать ребят некогда, потому что у оставшихся механиков-водителей сегодня вождение новой машины ИСУ-152. Для этой цели выделена почему-то всего одна самоходка, и поэтому каждый из нас поработал рычагами только несколько минут. Около двух десятков людей — механиков и помпотехов — кто сидел на броне, кто толпился в боевом отделении, нетерпеливо ожидая своей очереди. У меня получилось неважно, должно быть, от такого же настроения. Огорченный, злясь на себя, пристраиваюсь в башне, позади сидения механика-водителя, чтобы понаблюдать, как работают товарищи, — поучиться. Почти полгода пришлось больше заниматься ремонтом машины, чем вождением.

Дорога шла по черному лесу. За рычагами Сережка Герасимов. Ведет машину хорошо, без рывков. По обеим сторонам теснятся к дороге стройные, тонкие осины. На фоне их серо-зеленых стволов быстро промелькнул шест с каким-то круглым указателем, на который никто из нас не обратил внимания: на фронте во время наступления для нас указателей не бывает. Лесная дорога круто вильнула вправо, и машина, идущая со скоростью около двадцати пяти километров в час, влетела на узкий бревенчатый мост, перекинутый через глубокий овраг. Мост угрожающе зашатался на своих высоких сваях, Сергей с испугу прибавил газу, настил расползся — и 50-тонная самоходная установка, разваливая своей тяжестью хилое сооружение, плавно, но достаточно быстро ухнула прямо в ручей, бегущий по дну оврага. Когда машина начала «пикирование», я успел инстинктивно схватиться левой рукой за рукоять перископа наводчика, а правой — за подвеску пушки и почувствовал, что все внутренности мои, наливаясь холодом, неприятно опускаются вниз и днище куда-то уходит из-под ног. На несколько мгновений я завис. Все закончилось грузным толчком — приземлились. Летать в танке или в самоходке мне еще не случалось. Захватывающее ощущение! [313]

Водители и помпотехи, что находились снаружи, ничего и сообразить не успели, как на них посыпались бревна, к счастью не особо толстые, но зато с торчащими в разные стороны железными скобами. Спрыгивать было некогда и некуда, и ребята только увертывались, как могли, от ударов.

Сильнее всего пострадала рука Владимира Агафонова: острым концом скобы ему изувечило большой палец; бревном крепко зашибло ногу Боброву. Некоторых только слегка помяло, а остальные отделались синяками, ссадинами и шишками. Словом, происшествие закончилось сравнительно благополучно.

Самоходка вылезла из оврага без особого труда с помощью другой нашей машины, так как мы лопатами срыли крутой склон, в чем нам хорошо помогли саперы, срочно вызванные по рации. Они прибыли через полчаса после нашего «приземления». 21 июня

День передачи и приема техники. Страшно расстроился, приняв для Боброва замечательную машину. Своей у меня нет. Это верный признак того, что придется расставаться с полком.

Павел, который без Федьки дня прожить не может, ускоряя развязку, сам подал на имя командира полка рапорт об отчислении. Он сообщил мне об этом вечером, когда я уходил в наряд дежурным по парку боевых машин. Лейтенанту Бондареву, взявшему увольнение, поручаю передать в Птицеград, что сегодня, к сожалению, быть там не смогу.

Днем просил у начальства, начиная с помпотеха батареи и кончая зампотехом полка, разрешения вести завтра на стрельбы машину Боброва, пострадавшего вчера при падении в овраг, но получил отказ... Ну и черт с вами!

Уже к концу суток меня постигает новый удар: экипаж наш расформирован. Теперь в комсомольской организации нашей батареи осталось всего три человека. 22 июня

Три года Отечественной войны... Почти тысяча сто суток напряженнейшей, невиданной по своим масштабам смертельной схватки двух миров, диаметрально противоположных по [314] своим конечным целям, по своим понятиям добра и зла... Три года страшных лишений и никакой мерой не измеримого человеческого горя, вызванного невозвратимыми бесчисленными утратами...

Случайно встретил Потапченко, бывшего курсанта 15-й роты нашего 3-го батальона ЧТТУ. Он тоже на переформировке. Обрадовались друг другу страшно, разговорились, вспоминая жизнь в училище, своих преподавателей, командиров и товарищей. Стало грустно: список сгоревших и убитых ребят нашего выпуска всего за год значительно удлинился. Однокашник поведал мне о геройской смерти Петра Мотовилова, сибиряка, моего товарища по 3-му взводу 13-й роты.