Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

Все глубже забираемся в тыл врагу, сея панику на дорогах, все ближе Балтийское море, все уже и уже лазейка, через которую нельзя дать уйти большим силам противника, действующим в Восточной Пруссии, нельзя дать им соединиться с фашистскими армиями, что пятятся к Одеру под сокрушительными ударами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов.

Продвигаемся вперед быстро, временами неожиданно меняя направление, чтобы не подкараулили фрицы где-нибудь на прямой. Остановки самые короткие — ровно настолько, чтобы смогли подтянуться отставшие машины. Майор-комбат отлично ведет колонну, уверенно и смело, словно он не в самом осином гнезде находится, не имея точного представления, в скольких сотнях километров за линией своего фронта, а где-нибудь в родных краях, знакомых сызмальства до мельчайших подробностей. [521]

И хмурое небо, на котором только изредка пробрызнет солнце, и «земля незнаема», и дома с островерхими красными черепичными крышами, и аккуратность дорог с обязательными деревьями на обочинах, и строгое солдатское равнение елок в лесопосадках, и опрятная чистота городков и деревень, и даже приличный вид старой, ношеной-переношеной одежды на небогатых немцах — все как-то непривычно, однообразно и кажется ненастоящим, как в фантастическом сне. Может быть, это оттого, что спим последнюю неделю очень мало, урывками. Некогда!

Мчится колонна уже в сумерках по узкому прочному шоссе. Впереди с дозорных машин заметили слева от дороги, возле длинного одноэтажного здания, подозрительное движение и с ходу открыли огонь. Строение вспыхнуло. Из дверей и окон горохом посыпались солдаты и бросились в поле. Убегающих хорошо было видно на снегу, и через несколько минут все было кончено. Около пылающей деревянной казармы широкий светлый круг. В нем, среди срезанных пулеметными очередями фашистов, важно развалился толстенный фельдфебель с большой черной трубкой в зубах, нацеленной в небо, а рядом с ним уткнулась рылом в снег бегемотообразная раскормленная свинья, которая как-то затесалась в толпу, охваченную паникой, и тоже пала на этом бесславном поле брани.

Марш продолжается в темноте. Спать хочется. Миновав два озера, подступающие слева вплотную к шоссе, с ходу, без единого выстрела ворвались на северную окраину города Заальфельд. Повернув влево, танки и самоходки помчались по улице, ведущей в центр, туда, где на фоне ночного неба темнел острый шпиль кирхи. Направо, по той же улице, к недалекому железнодорожному переезду предусмотрительный комбат послал два Т-34, чтобы закрыть «ворота в город». На улице кое-где тускло светят синие электрические лампы под глубокими колпаками да изредка из зашторенного окна призрачно-слабо просачивается узенькая, робкая полоска.

Скоро натыкаемся на хвост колонны и идем вдоль нее по оставленному слева проезду. Колонна состоит из нагруженных бортовых автомашин, прикрытых брезентом, и бронетранспортеров. Успеваю заметить несколько пушек на прицепе. Немецких солдат не видно, но некоторые машины пофыркивают дымом — прогреваются. Спокойно продолжаем двигаться. На танки никто не обращает внимания: здесь же [522] глубокий тыл. Сейчас будет фрицам тишь и гладь и прочая благодать!

Когда головной танк почти достиг площади, сквозь сдержанное, ровное гудение наших двигателей донеслась вдруг длинная автоматная очередь. Сейчас же впереди ослепительно вспыхнула фара командирской машины — условный сигнал, — и танки, дружно взревев, врезались в строй прижавшихся к правому тротуару грузовиков, фургонов, вездеходов, опрокидывая и подминая их под себя. Поднялась суматошная ночная перестрелка. Вырвались откуда-то из темного проулка кони, запряженные в тяжелую подводу. Они начали в ужасе шарахаться от грохочущих танков, обрывая упряжь, пока не запутались в ней окончательно и не стали посреди мостовой, вздрагивая всем телом и дымясь теплым паром. Водители осторожно объезжали испуганных животных.

На церковной площади после выстрела танковой пушки загорелась автомашина и начали рваться патроны. Потом занялся угловой дом в начале улицы, что выходила на площадь справа. Там стреляли особенно сильно. Оказалось, что в высоком особняке с мезонином на той улице расположились на ночлег немецкие офицеры. Когда поднялась тревога, они засели наверху и стали отстреливаться. Дом принадлежал местному патеру. Рослый поп, бритоголовый, в черной сутане, встретил наших автоматчиков, ворвавшихся в просторный, ярко освещенный зал нижнего этажа, грозно поднятым над головой распятием и проклятиями, загораживая спиною дверь, ведущую наверх, где металась его военная паства, стреляя через окна по танкистам. Пастырь божий пал на своем посту, убитый автоматной очередью. Попадью с младенцем на руках вытолкнули в коридор и зашвырнули в мезонин несколько гранат. Побоище постепенно затихло, так как приказано было без толку не гоняться за фашистами, удиравшими по узким темным улочкам и через еще более темные дворы. 23 января