Труды праведные дружно отпраздновали за ужином. Торжество получилось многолюдным и радостно-шумным. Кроме нас восьмерых за столом были командир и механик старой ИСУ, механик с тридцатьчетверки, тракторист с помощником и шофер нашего эргэовского «Студебеккера» Духанин, привезший нашему экипажу мяса и спирту. И то и другое пришлось очень кстати.
Палыч с Марченко, откомандированные Дмитрием Яковлевичем на хозяйственный фронт, как только машина наша вылезла из канавы, конечно, не управились бы вовремя, но старшина проявил находчивость и распорядительность и спешно мобилизовал на кухню двух из трех немок, живущих в другой половине дома. Они со знанием дела наготовили гору вкуснейших котлет, и на это давным-давно не виданное яство после долгой возни на морозе все мы набросились с энтузиазмом превеликим, не забыв угостить и хозяек. Пир шел горой. Незаметным образом в центре общего внимания оказался Иван Духанин, многоопытный, видавший виды шофер, человек лет под сорок. Он рассказал о нашем «драпе» из Эльбинга 26 января и о том, как ему, Ивану, пришлось тогда своими собственными руками переметать под безбожно буксующие колеса двухместного [537] студа все хромовые кожи, которыми был доверху загружен кузов. Кожами предприимчивый шофер запасся, по его словам, на открытом настежь складе какого-то кожевенного завода.
— Такой товар! — Тут он горестно покрутил головой. — Весь полк в хромовые сапоги можно было бы обуть, если б, конечно, не успел пропить до конца войны. Даже на одну пару не осталось...
Приложившись еще раза два к глубокодонной кружке и расстроившись вследствие этого еще больше, Иван, к изумлению всех нас, начал вдруг читать Есенина... Разогревшись, потребовал гармонь — и мы прослушали большой камерный концерт с пением и мелодекламацией. А помнил Духанин много и хорошо. Все это было так неожиданно и интересно, что все застолье, особенно молодежь, навострило уши. Не каждый из нас и далеко не всего знал Есенина. С замиранием сердца следим, как сходятся в поединке Есенин светлый с Есениным пьяным и заблуждающимся, по очереди одолевая друг друга. Прекрасно читает и поет Иван. Жаль только, что многовато цыганского «взрыда» в хрипловатом баритоне исполнителя...
Последний раз выпили немного в Заальфельде — на дорогу. Сразу после завтрака — на марш. Асфальтированное шоссе, убегающее к Пройсиш-Холлянду, пустынно, и машина наша с оглушительным ревом и лязгом несется быстро. Стрелка спидометра даже на едва заметных спусках переползает отметку «40 км/ч». «Застоялась, голубушка!» — шутит командир, пряча голову за поднятой крышкой своего люка. Встречный ветер врывается через смотровой лючок, выжимая слезу из глаз, мелкие колючки взвихренного сухого снега впиваются в кожу щек... Во сколько раз возрастает наша масса при такой скорости?
В 12.00 уже достигли города. Подполковник Павлов, выслушав доклад Батищева, приказал нам ожидать дальнейших распоряжений.
Пока суд да дело, испрашиваю у своего командира разрешения отлучиться, и мы с Николаем, оседлав подобранные прямо на улице велосипеды, отправляемся на экскурсию по Пройсиш-Холлянду. [538]
Скользко. Обгоняя несколько военных повозок, съезжаю наискось на обочину и вдруг эффектно обрушиваюсь наземь рядом с тележными колесами. Водитель понурой лошаденки, пожилой солдат, важно восседающий на высоко нагруженном возу и лениво помахивающий кнутом, повернул в мою сторону голову с прокуренными, рыжеватыми усищами и равнодушно обронил: «У тебя, парень, что-то выстрелило, кажись». Оглушенный падением, я не сразу понял, о чем говорит повозочный, и сконфуженно поднялся на ноги. Только теперь я ощутил саднящую боль в правом бедре. Отряхивая от снега диагоналевые шаровары, надетые для форса, с удивлением замечаю маленькую круглую дырку в правой штанине напротив кармана. Пистолет! Он сработал при падении, так как не поставлен был, должно быть, на предохранитель. Хорошо, что мы кладем ТТ в карман брюк рукояткой вверх, а стволом вниз-наружу... Костылев уже спешился и вопросительно смотрит в мою сторону. Сделав ему знак подождать, удаляюсь в пустой дом и осматриваю ногу: посреди бедра, на фоне фиолетового синяка, две ссадины — отпечаток затвора. С досадой выбрасываю из кармана стреляную гильзу.
Экскурсия продолжается. Все трудоспособное население, оставшееся в городе, мобилизовано советским комендантом на работы — очистку от снега и восстановление шоссейной и железной дороги, разборку завалов на улицах и проч.