Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

Полтава освобождена! Красная Армия неудержимо идет к Днепру, а Геббельс, словно одержимый, твердит всему миру о Восточном вале, о мощных оборонительных сооружениях, якобы загодя воздвигнутых, благодаря гениальнейшей прозорливости самого фюрера, на правом, западном берегу Днепра. Разрекламированный на все лады вышеупомянутый вал, по мнению доктора, прославившегося своей объективностью и принципиальностью, обязательно остановит волну нашего наступления. Но как быть с тем фактом, что еще вчера севернее Киева войска Центрального фронта с ходу, на подручных средствах форсировали широкую водную преграду и не просто захватили плацдарм, но сумели за одни сутки расширить его и углубить более чем на 30 километров? 25 сентября

Ура! Сегодня по танковой рации услыхал, что Смоленск полностью очищен от гитлеровских вояк. А что же Восточный вал? Ведь Смоленск расположен по обоим берегам Днепра. Взглянуть бы на свой город хоть одним глазом. Как он там? Говорят, от него мало что осталось... [187] 26 сентября

На марше. По полтавскому шоссе проползли мимо Чутова, где две-три машины снова остановились из-за ветхости, и прибыли в село Николенка. Это большое село просторно раскинулось на ровной местности. Украшает его озеро в высоких камышовых зарослях. На майдане, в центре села, торчит, видный издалека, высоченный, с мачтовую сосну, деревянный крест. Крестище этот, по словам колхозников (почти одних женщин), приказали поставить немецкие власти по предложению сельского головы (старосты) из бывших кулаков в память жертв голода 1930 года: вот, мол, полюбуйтесь, православные, что принесли Украине Советы и как мы, ваши избавители, печемся о вас и скорбим вместе с вами о загубленных большевиками душах. К рассказу о том, как появился в Николенке сей «памятник», жители со слезами и гневом добавляли, что за два года «заботливые» фашистские хозяева угнали на каторгу в неметчину и поубивали в округе столько народу, что если бы этот крест мог расти, то уперся бы в самое небо, а «найкраще всього» — если б он воткнулся в поганую глотку Гитлеру.

Митинга по поводу того, что делать с крестом, не устраивали: все и так было ясно. А когда ставили машины во временный парк, то есть под открытым небом, на площади, кто-то из водителей-украинцев, не то Афанасий Шостак, не то Алеша Попович, с разворота поддал потемневшее от непогод страшилище, и «наглядная агитация» немецких холуев переломилась, как спичка, и рухнула, подняв тучу пыли. Обломки прямоугольного бруса пошли на стеллажи под гусеницы, а на майдане больше не появлялась зловещая длинная черная тень, к которой боялись подходить малые дети.

Нас с Клепининым поставили в маленькой, красиво расписанной синим по белому хатке, что приютилась в самом конце улочки, упирающейся в озеро. 28 сентября

Освобождена Рудня — последний районный центр Смоленской области. Спасибо вам, земляки-фронтовики, за то, что вышвырнули последних оккупантов из пределов Смоленщины!

Вечером мы сидели дома, и хозяйка, тихая старушка с печальными глазами на добром, лучащемся морщинками [188] лице, стала за чаем (за неимением настоящего, он был заварен на сушеном чабреце, мяте и еще чем-то, но все равно очень нам понравился своим ароматом и вкусом) расспрашивать нас, кто мы и откуда, а потом поделилась с нами своим горем: единственную дочку ее немцы угнали на работы в Германию.

* * *

А на сельской площади, повеселевшей без креста, по вечерам, после работы, собираются девчата, мальчишки-допризывники и, конечно, вся военная молодежь, то есть большинство наших ребят. Вместе поем народные песни, украинские и русские, и общие — советские, — танцуем под сиповатую от старости походную гармошку. Я, правда, только смотрю, как с упоением танцует Дмитрий Клепинин, а у меня ничего не получается: не удосужился научиться.

Ребята наши стали больше следить за своим внешним видом, как-то подтянулись. Некоторые даже нашли время постирать гимнастерки, а бриться и подшивать свежие подворотнички стали чуть не каждый день. Не отстаем от других и мы с Клепининым, если не считать бритья, что нас несколько смущает: брить-то почти нечего. Утром Дмитрий сокрушенно разглядывал в маленькое прямоугольное зеркальце свой лишенный шерсти подбородок, а я тем временем незаметно вписал в его блокнот, лежащий на столе, маленькое шутливое посвящение:

Дмитрию Клепинину

Пройдут года,

И борода

Окутает твой нежный подбородок.

И сквозь пенсне

Ты, как во сне,

Свои увидишь молодые годы.