Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

Подозвав меня с Елькиным, он дал нам держать длинную рукоять, а сам установил швабру строго параллельно половицам, наступил на швабру ногами и, тоже ухватившись за ручку, весело скомандовал:

— Полный вперед! Да гоните точно вдоль половицы, не портите мне борозды!

Мы резво затрусили по проходу, таща за собою упруго цепляющуюся за пол швабру с живым грузом. Позади, радуя глаз, ярко забелелась полоса чистого пола. Швабра захватывала сразу две-три половицы!

— Это и есть главная операция, именуемая еще с первого здешнего выпуска «вождением». Преимущества техники всем понятны? Вопросы есть? Ну, седлай тогда швабру кто потяжелей. Вот подходящий балласт, — показал наш новый товарищ на белобрысого флегматичного Елькина. — А ему, — кивнул он на Бородина, — мускулатуру надо развивать, иначе службы в танковых войсках не осилит.

Последняя операция заключалась в том, чтобы тщательнейшим образом собрать грязь, остающуюся иногда на стыках светлых полос при «вождении». [50]

Наш добрый гений еще минуты две понаблюдал за нашими действиями, которые становились все уверенней с каждой вновь пропаханной «бороздой», удовлетворенно кивнул и, попросив после работы «загнать машины в парк», то есть сдать дневальному из их роты, удалился спать, отмахнувшись от слов благодарности, переполнявшей наши сердца.

Вшестером, при «поддержке» двух этих швабр, мы, дружно поднажав, покончили с уборкой за два с половиной часа. Правда, спины у нас взмокли, а ноги и руки гудели. Впоследствии некоторые наши курсанты наловчились управляться с полами за полтора часа, но это уже относится к области ротных рекордов.

Постепенно научились мы и многому другому, в том числе так называемой «маскировке» и «сачкованию», без которых в отдельных случаях никак нельзя обойтись служивому, но главное — умению и готовности в любое время дня и ночи работать до предела своих сил и не страшиться никаких трудностей.

«Питомцы ЧТТУ»! Это выражение сначала почему-то нас несколько шокировало. Но именно здесь, в стенах этого совсем молодого танкового училища, в его холодных классах, ледяных тирах и парках, на его танкодроме и отдаленном полигоне, его питомцы — безусые мальчишки — становились водителями и командирами грозных КВ. «Черными мамонтами» почтительно называли фашисты наши тяжелые танки, которые наводили на врага ужас мощью своего огня и неуязвимостью брони, особенно в первый год войны.

«Питомец ЧТТУ» — это обращение, которым заканчивается припев нашей училищной песни. Слова песни сочинены одним из курсантов более раннего выпуска, а музыку написал композитор, в порядке шефства связанный с нашим училищем.

Не то поздней осенью, не то в начале зимы он приезжал в училище и выступал перед курсантами и преподавателями. Речь шла о музыке и сопровождалась исполнением небольших фортепьянных пьес и отдельных фрагментов из крупных классических произведений. Играл гость по памяти. Постепенно встреча перешла в оживленную беседу. Посыпались вопросы, в том числе и о композиторском труде. Кто-то из ребят попросил гостя рассказать историю создания нашего марша.

Композитор, утомленный человек с пышной седеющей шевелюрой, в скромном одеянии, с длинным теплым шарфом на [51] шее (в клубе, как и везде в училище, было достаточно холодно), с веселым юмором поведал нам о муках творчества вообще, а в заключение — о своих творческих поисках при работе над нашей песней. Она обязательно должна была стать строевой. «Сейчас все в строю, даже лирическая песня», — заметил он задумчиво и вздохнул.

Особенно насмешил нас маэстро рассказом о том, как он решил лично прокатиться в танке, чтобы получше представить себе состояние и ощущения людей, членов экипажа, идущих в бой, а затем постараться выразить все это в музыке. И композитора прокатили. Сперва от училища до танкодрома — с «ветерком», потом по танкодрому — с преодолением несложных препятствий, а сверх программы пару раз пальнули (разумеется, с разрешения начальства) холостым зарядом из танковой пушки. Перед выездом ему, как положено, показали его место в машине, разъяснили обязанности, которые заключались в том, чтобы не мешать работать экипажу, а главное — покрепче держаться, чтобы не ушибиться. За что держаться — тоже показали.

После возвращения КВ с танкодрома бедный служитель муз сумел выкарабкаться из башни только с помощью курсантов, так как совершенно ошалел от непрерывной тряски, чувствительных толчков, стального лязга гусениц и басовитого рева мощного дизеля, к которому присоединялся при резком увеличении числа оборотов дикий вой вентилятора. К концу короткой, но необычной творческой поездки у композитора сильно закружилась голова, его мутило от неприятных запахов газойля и нагретого масла — этого специфического аромата, который никогда не выветривается из машины, как только она начинает ходить сама.