Дневник самоходчика

Некоторое время спустя за высоким глухим забором, забранным поверху колючкой, тоже слева, трижды раздалось громогласное торжествующее «ура!». Невидимые мне солдаты отвечают на поздравление. С чем?.. Неужели?! Вздрагивающей рукой закрываю люк на ключ и начинаю перебираться с платформы на платформу к нашей теплушке, надеясь там найти подтверждение своей догадке. Сердце то сжимается, то начинает колотиться от какого-то радостного предчувствия. Не успеваю немного доскакать до своих (хорошо, что прыгать приходится по ходу поезда), как эшелон наш замедляет движение и вскоре совсем останавливается. Все офицеры горохом сыплются из широко разинутой двери теплушки на перрон и окружают растерянно улыбающуюся железнодорожницу в красной фуражке. Она медленно переводит теплый взгляд повлажневших глаз с одного лица на другое, на которых написано одно немое ожидание, и губы ее начинают дрожать. Но вот она подобралась, поправила на правом виске прядь темных волос и глубоким голосом, прерывающимся от волнения, сказала-выдохнула:

— Так вы еще не… Ночью нынче, в два часа и одну минуту… Германия капитулировала… безоговорочно.

Безоговорочно?! А как же иначе!

Мы бросились наперебой обнимать начальника станции. Выражение лиц своих товарищей я плохо различал… Тут паровоз наш длинно засвистел, и мы неохотно полезли в вагон.

Настал на нашей улице большой праздник, и радостный, и горький — День Победы. Так долго все мы ждали этого часа, что даже не верится, что война закончена… «Радость прет», говоря по-маяковски, однако голод напоминает о себе, и на одной из станций Окружной дороги мы дружно побежали в продпункт завтракать. Отдав дань этой необходимой прозе, возвращаемся назад тоже бегом, но наш эшелон уже перегнали на Красную Пресню, и нам пришлось где ехать, где идти через всю Москву.

Город весь расцвечен флагами. Большинство встречных москвичей успели приодеться в самое лучшее, наверное, платье. Спешим, стесняясь своего вида и прикрываясь друг другом. На улицах и площадях царит небывалое оживление. Знакомые и вовсе не знакомые люди поздравляют друг друга, улыбаясь и плача, обнимаются и целуются все подряд, и всюду одни и те же речи: войне конец! Москвичи, обычно вечно спешащие, сегодня никуда не торопятся, а мы, выстроившись узким клином (так легче протискиваться сквозь праздничную толпу), преодолеваем очередную шумную и тесную от народа площадь. Станет чуть попросторней — опять ударяемся в бег, топая по гладкому асфальту кирзовыми сапожищами. Головным — Сережа Федотов, с Александром Невским, Отечественной войной и Красной Звездой на широкой груди. Что значит комбат: сообразил, что к чему. Остальные — кто в чем, почти все в затрапезном. На мне — замасленный танкошлем, заячья трофейная душегрейка нараспашку, а шерстяная диагоналевая гимнастерка с регалиями — в машине. Вот перед нами какая-то широкая, на этот раз совсем пустая площадь. Рысим напрямик — по диагонали. Идущий через площадь троллейбус неожиданно подкатывает вплотную к нашей группе, чуть не оторвавшись от своих проводов-поводьев, двери его гостеприимно распахиваются, и водитель, выйдя из кабины, весело машет нам рукой, громко крича: «А ну, ребята, садись! Эх, прокачу!» Троллейбус совершенно пустой. С удобством раскидываемся на мягких сиденьях, давая отдых ногам, и через несколько минут оказываемся на Белорусском вокзале.

Поблагодарив улыбающегося водителя, человека с исхудалым, болезненным лицом, высаживаемся дружным десантом и сразу попадаем в окружение… Радостные улыбки и слезы на глазах. Сколько счастья на лицах людей! Как хорошо! Прямо на мостовой, перед входом в станцию метро, нарядные девчата пустились в пляс. У нас в полку тоже плясать любят и умеют, хотя и тренируются только от случая к случаю. В пестрой штатской толпе проплывают, гордо выпятив грудь, великолепные тыловики, с серьезным, нет, прямо-таки со стратегическим выражением на выскобленных до блеска лицах…

Страна родная! Как мы гордимся тобой, чудесным народом нашим! Как отрадно сознавать, что и наш труд — солдатский труд каждого из нас — не всегда заметный, тяжкий и грубый, часто страшный и жестокий (не мы виноваты в этом), но необходимый и по сути своей в высшей степени справедливый, что этот труд отдан великому общенародному делу — беспощадной борьбе с фашизмом.

Накоротке отплясавшись и расцеловавшись с девушками, торопимся дальше. А над Москвой (мне кажется, что и над всей землей) яркое, весело сияющее солнце.

По пути к станции нас раза два окликнули из распахнутых окон: «А ну, хлопцы, заходи! Гостями дорогими будете, не стесняйтесь! Выпить за Победу надо!»