Дневник секретаря Льва Толстого

А затем мы приступили к работе. Я привез Толстому корректуру январского выпуска «На каждый день». На первый раз он задал мне работу, которая заключалась в том, что я должен был сравнить содержание этой книжки с новым планом сборника, который был выработан Толстым уже после того, как был сдан в печать январский выпуск. Тут же Л.Н. объяснил мне сущность этой работы. Впрочем, он колебался, печатать ему дальнейшие выпуски по новому или по старому плану, по которому были составлены четыре вышедших уже выпуска. Об этом он просил спросить письменно Черткова. По новому плану он предполагал выпустить новое издание, более доступное по изложению, более популярное.

Назавтра просил приехать в двенадцать часов. Вышел проводить меня в переднюю. Мне было радостно его присутствие, и, должно быть, чтобы увеличить эту радость, видя его бодрым и здоровым, я, застегивая воротник, все-таки спросил, как он себя чувствует.

– Для моих лет хорошо! – отвечал Толстой.

Я стал говорить ему, как я себя хорошо чувствую и как я хорошо прожил эту неделю у Чертковых.

– Как я рад, как я рад! – говорил Л.Н.

В его устах эти слова были особенно трогательны, потому что видно было, чувствовалось, что он произнес их искренне, что он именно «радовался», а не отдавал только долг вежливости. Он и всё, что говорит, говорит искренне – это я знал и по его сочинениям и давно заметил в нем самом.

– Какая там атмосфера хорошая, – продолжал я.

– Хоррошая!.. – произнес Толстой тоном глубокого убеждения.

И когда я сказал, что я как-то сблизился там со всеми, хотя и жил недолго, Л.Н. заметил:

– Всех нас сближает то Одно, что в нас, общее у всех. Как все линии в центре, так все мы в Одном сходимся. – И он сблизил пальцы обеих рук. – Ну, до завтра! – поднял он высоко руку и опустил ее на мою ладонь.

Я с любовью пожал ее.

18 января

Говорил с Л.Н. после завтрака, следовательно, после того как он уже успел проработать часа четыре и был более или менее утомлен.

Он поручил мне: собрать из его сочинений мысли о неравенстве на один из дней в сборник «На каждый день», что не было сделано, как требовал того план; просмотреть корректуру январского выпуска, исправить места неудовлетворительные в литературном отношении, то есть снять повторения, уточнить неясности и т. п.

– Смелее! – добавил Л.Н.

Мне нужно было еще передать ему некоторые поручения Черткова, но, видя, что он утомлен, я осведомился:

– Вы устали, Лев Николаевич. Может быть, в другой раз?

– Нет, нет, пожалуйста, – запротестовал он, откинулся в кресле и стал слушать.

Затем мы попрощались. Толстой пошел было к себе, но вернулся.

– Вы не смотрите, что я такой мрачный: я сегодня ужасно устал! – произнес он, делая особенное ударение на слове «ужасно».

Чего уж тут было «смотреть»! Я и сам не рад был, что послушался его и остался дольше времени.

20 января

Поехал в Ясную Поляну нарочно утром, чтобы поговорить с Л.Н. до его занятий. Нет, он был уже в кабинете и просил подождать. Передавая ему собранные мною мысли о неравенстве, я заметил, что одну мысль – о том, что способность отдаваться занятиям наукой и искусством вовсе не отмечает выгодно человека, – я взял у современного философа Льва Шестова.

– Мысль очень хорошая, – сказал он.

– Лев Шестов писал против вас, но для вас это, наверное, ничего не значит?

– Конечно! Ведь помещаю же я в своей книге часто мысли Ницше.

Я прочитал ему мысль Шестова, и он согласился включить ее в «На каждый день».

Попутно я заметил, что как раз ведь особенно распространено мнение, что люди науки, искусства – особенные, не такие, как все.

– Да, да… Вот, например, каково отношение к Чехову… Вы просматриваете газеты? Я говорю об юбилейных статьях[2]. То обстоятельство, что Чехов не знал и не нашел смысла жизни, представляется всем каким-то особенным, в этом видят что-то поэтическое!..

По поводу всё той же мысли Шестова я высказал мнение, что сама книга Шестова о Толстом неудовлетворительна и что прежде всего автор заслуживает упрека в незнании предмета. Л.Н. согласился, что ему часто приходится встречаться с такой критикой его взглядов, но все-таки поинтересовался Шестовым, книги которого у меня на руках, к сожалению, не оказалось.

Что касается работы, то он просил меня собрать еще мысли о неравенстве для всех других месяцев в году: я ведь набрал только на январь, а содержание каждого месяца составляется по одинаковой программе. Таким образом, нужно выбрать по крайней мере шестьдесят мыслей.

– Мне страшно надоело самому выбирать, – говорил Л.Н., морщась и смеясь. – Мне кажется, что в этой механической работе есть что-то, стесняющее свободу мысли.

Кроме того, он обещал дать мне экземпляр рукописи его «упрощенного» «На каждый день», с новыми вставками и изменениями.

– А вы его опять просмотрите критически, – говорил он, – и проследите, что из него годится для этого первого текста, что не годится: одно возьмите, другое выбросьте.