Дневник Серафины

Потому-то мне не терпится поскорей оказаться дома: ведь о лучшей наставнице, чем мама, и мечтать нельзя!

Когда мы вернулись из магазинов в гостиницу, нам подали отменный обед (во всяком случае, мне так показалось), хотя мама нашла его ординарным, невкусным и плохо сервированным. Интересно, что сказала бы она, отведав кушанья, какими нас потчует Феллерша. Но на этот раз я промолчала. На десерт было мороженое, и я с жадностью накинулась на него. А мама даже не притронулась к нему; по ее словам, оно приготовлено в расчете на неприхотливый, неразборчивый вкус.

— Каждая женщина, — обратилась она ко мне, — должна понимать толк в кушаньях, конечно, не в том смысле, чтобы приготовлять их собственноручно, — в нашем положении это совершенно недопустимо — но знать, что и как в приличном доме полагается подавать к столу, надо; изысканная, вкусная еда услаждает жизнь, и люди нашего круга могут позволить себе это невинное удовольствие — в этом нет ничего предосудительного.

Разбавленное водой вино мне тоже очень понравилось. Мама с удивлением пожала плечами, узнав, что в пансионе мы пьем простую воду, и только в пост к рыбе подают иногда жиденькое пиво.

Теперь я вижу, мама имела весьма туманное представление о нашем пансионе, о котором шла молва, как о tres distinguee[19].

После обеда мы поехали с визитом к нашей родственнице, княгине Б.

Об этом визите я знала заранее и с нетерпением ждала его. Мама, опасаясь моей неопытности, побеседовала со мной предварительно. Но я уже была наслышана о княгине, которая занимает высокое положение в свете. Бывать в ее доме, пользоваться ее благосклонностью — большая честь. И вообще она задает тон в здешнем обществе, и в ее гостиной собираются представители самых знатных фамилий. Духовенство заискивает перед ней — говорят, она необычайно набожна. Мама снова упомянула вскользь о нынешних тяжелых временах, когда все сословия перемешались и приходится защищаться от нападок черни, которая устраивает против нас заговоры. Мне не очень-то попятно, что она имеет в виду, но… не все сразу; придет время, разберусь…

Признаться, дом княгини произвел на меня большое впечатление, хотя и наш в Сулимове поставлен на широкую ногу. Тут все выглядит очень импозантно. В дверях — швейцар, в передней — несколько лакеев, камердинер; обстановка в гостиных строгая, основательная. Мы миновали целую их анфиладу, прежде чем достигли заветного чертога, но божества там не оказалось.

Встретила нас dame de compagnie[20] княгини, баронесса Сент-Ив, француженка по происхождению, но выросшая в наших краях. Эта уже немолодая особа пользуется особым расположением княгини. Мама обняла ее и поцеловала.

И она поспешила с докладом к княгине.

А мы тем временем присели к столику, заваленному книгами и журналами. Вдруг портьера раздвинулась, и в комнату вошла пожилая женщина высокого роста, с красивыми седыми волосами и благородными чертами лица. С первого взгляда в ней угадывалась знатная дама. Я смотрела на нее во все глаза, и ничто от меня не укрылось, даже аметистовые четки, как браслет надетые на руку.

Она обняла маму, которую всегда очень любила. И вообще нам был оказан очень теплый прием. Меня она долго и пристально рассматривала и в лорнет и просто так, и против света и на свет.

Потом коснулась губами моего лба, и я расслышала, как она прошептала: «Tres jolie… Elle promet…»[21]

Мне дали Библию с иллюстрациями Доре и усадили за соседний столик, а дамы стали вполголоса беседовать.

Со стороны могло показаться, будто я целиком поглощена Библией, но я не пропустила ни единого словечка из их разговора, в котором принимала участие и мадемуазель Сент-Ив.

Речь шла о грозящей миру опасности, о неизбежной катастрофе, о безбожии, но разговор то и дело прерывался вставными эпизодами, — новостями и сплетнями о незнакомых мне особах. Княгиня жаловалась на испорченность нравов, мезальянсы. Потом она обрисовала маме свою деятельность… Говорила о пожертвованиях, ксендзах, подстрекателях, слугах… Совсем неинтересно, если бы не вышеупомянутые вставные эпизоды.

Три или четыре дамы состояли в непозволительной связи, — что это такое, я не расслышала: разговор велся шепотом, — о чем княгиня сочла своим долгом поставить в известность маму… Как бы менаду прочим, маме всучили несколько билетов благотворительной лотереи. Мадемуазель Сент-Ив, поддерживая беседу, не без остроумия пересказывала сплетни. Увлекаясь, она повышала голос, но, взглянув в мою сторону, опять переходила на шепот, хотя я делала вид, будто рассматриваю картинки, которых вовсе не видела.