В моем состоянии тотального безразличия, перемежающегося с приступами тревоги и враждебности к моим братьям и сестрам, Мама увезла меня на три недели на берег моря. Это доставило мне огромную радость. Во-первых, я непрерывно находилась с Мамой, во-вторых, я видела море, которое меня всегда привлекало, хотя и немного пугало. Однако я с удивлением констатировала тот факт, что мое пребывание рядом с Мамой в течение целого дня не приносило мне того счастья, о котором я мечтала. Наоборот, я была разочарована. Раньше, на сеансах, Мама была лишь Мамой, в то время как во время путешествия, в гостинице, она становилась «Госпожой Сешей». И у меня, несмотря на мое желание и несмотря на ее нежность и теплоту, не возникало с ней никакого контакта. Мне казалось, что она переодета в «госпожу», и я напрасно ищу Маму. К счастью, она ежедневно проводила со мной по сеансу, и именно тогда я вновь находила с ней контакт. Вне сеанса она была мне чужой. Все мои попытки изменить столь тяжелую для меня ситуацию оставались безуспешными.
Именно во время этого путешествия я обнаружила, что полностью потеряла чувство перспективы — я рисовала, как маленький ребенок. Мне также не удавалось ориентироваться в пространстве, и я очень легко терялась. Как мне ни объясняли, я ничего не могла понять про стороны света. Чтобы разобраться, я раскладывала перед собой воображаемую географическую карту и говорила, что впереди север, за моей спиной юг, справа восток, а слева запад. Если же мне приходилось повернуться спиной к пейзажу, который я только что расположила для себя в пространстве, и водрузить в пространство тот пейзаж, который представал перед моим взором теперь, то я опять говорила то же самое, что и для предшествующего: впереди север, сзади юг и так далее. Я совершенно не обращала внимания на солнце и другие ориентиры. Я располагала стороны света только относительно себя. Я была центром и, согласно схеме, которую я выучила в школе, в верхней части географической карты находился север, внизу юг, справа восток, слева запад. Мне ни на секунду не приходило в голову, что есть разница между картой, которая всегда оставалась неизменной, и реальностью, которая все время меняется.
Море тоже немного разочаровало меня, потому что показалось мне искусственным. И тем не менее перемены были для меня благотворны, я осмелела настолько, что смогла не подчиняться Системе, начав поглощать пищи гораздо больше обычного. На протяжении двух недель все было как нельзя лучше. Но в последнюю неделю возобновились острые приступы ирреальности, во время которых все мне казалось громадным, отрезанным, освещенным. Возможно и «маскарад» Мамы давил на меня, я сильно страдала из-за того, что не всегда узнавала ее, за исключением одного часа в день. — я потеряла с ней контакт. И потом внутри себя я злилась на нее за то, что она позволяла себе так маскироваться под давлением Системы. Почему Мама не была самой сильной? Почему она все время пряталась, за исключением короткого промежутка времени? Я не смела сказать ей о том, как сильно я на нее злилась, — не потому, что хотела бы скрыть это, а потому, что тогда, когда я видела ее «переодетой», я ощущала ее как находящуюся под контролем Системы, а я никогда не посмела бы нападать на Систему и критиковать ее действия. Во время сеансов все мои усилия были направлены на то, чтобы обрести Маму вновь, и когда наконец контакт удавалось установить, я напитывалась из этого источника, что помогало мне выдержать оставшуюся часть дня. И больше я уже не думала о том, чтобы рассказать, как я на нее злюсь. Впрочем, если бы я ей обо всем сказала, это ни к чему бы не привело, потому что Мама не поняла бы и ответила, что не прекращала оставаться самой собой и что мои впечатления ложны. Я же была уверена, что она стала игрушкой в руках Системы, не догадываясь об этом. Я очень страдала из-за этих ее преображений. Кроме того, те усилия, которые мне приходилось прилагать, чтобы в гостинице вести себя приемлемо в социальном отношении, лишь только усиливали ирреальность. В довершение ко всему, то, что я ела, сколько хотела, несмотря на препятствия со стороны Системы, приводило к тому, что чувство вины за это неподчинение значительно возрастало — настолько, что существенно поправившись, я ощущала увеличение своего веса как порочность.
К концу нашего путешествия Система стала еще более назойливой, а я постоянно чувствовала себя виноватой. Импульсы заставляли меня уйти из гостиницы и бродить по окрестностям, чтобы скрыться в трещинах какой-нибудь скалы. Мама настолько хорошо меня знала, что догадывалась о том, где я находилась, понимая, что пещеры в скале на берегу моря были идеальным убежищем, в котором я могла спрятаться и быть под защитой.