Дневник штурмана

Иван Сергеевич казался встревоженным расспросами Сергеевой, и я подозреваю, что и у него она не раз спрашивала о дате шестого февраля.

Мне хотелось ускользнуть в рубку раньше, чем командир меня задержит со своими расспросами. Скрывать смысл вопросов Сергеевой мне не было нужды, но мистер Уэнрайт был так бездушен, когда выговаривал мне за мои грехи, что хотелось как-нибудь ему отомстить. Мне даже высокомерный первый штурман казался человечнее, несмотря на свои дурные качества, а строгая логичность мистера Уэнрайта наводила на меня страх. Я боялась совершать самые обычные поступки из-за его манеры мне за них выговаривать.

Мне удалось опередить его и смешаться с пассажирами, но моему плану помешала Сергеева. Я шла как раз за негритянской статуэткой и казавшимся рядом с ней громоздким испанцем и ещё раз отметила, как они оба счастливы, как вдруг меня схватили за руку. Было жутко чувствовать, как холодные пальцы сжали моё запястье, словно в меня вцепился мертвец. Это была Серафима Андреевна.

— Посмотри, как глупы эти люди. Они наслаждаются жизнью, не зная, что уже мертвы, — шепнула она.

Услышав подобное, хочется посмотреть на кого-то, чей ответный понимающий взгляд тебя поддержит, но Ивана Сергеевича рядом не было, а кроме него никто не мог понять моего ужаса.

— Мисс Павлова, следуйте за мной, — раздался ровный голос мистера Уэнрайта.

— Есть, сэр! — почти обрадовано откликнулась я, спеша избавиться от сумасшедшей с её навязчивыми идеями о мёртвых.

В коридоре командир холодно спросил меня, о чём со мной говорила мисс Сергеева, а я не могла решиться рассказать ему о бреде безумной женщины. Я рассудила так, что раз Державин знает о её помешательстве, то командира лучше в это дело не вмешивать. Иван Сергеевич всё-таки психолог и лучше, чем этот бездушный механизм, знает, опасны её фантазии или нет.

— Я её не понимаю, сэр. Она опять спрашивала о дне шестого февраля.

Серые глаза англичанина были как всегда спокойны и даже равнодушны.

— Можете идти, мисс, — проронил он ледяным тоном.

Моя разработка новой теории взлётов почти не продвигалась, но она позволяла мне отвлечься от тоскливых предчувствий. Мистер Уэнрайт мне не мешал, а мистер Форстер, когда мы с ним проделали необходимую работу, делал вид, что не замечает моих занятий.

31 января

Последний день месяца. Какое грустное слово «последний». Напоминает о смерти и бренности всего земного. Никогда ещё меня не посещали столь мрачные мысли, но оправдания этому имеются в избытке.

Утром я пришла в рубку за десять минут до начала моей вахты. Ленивый бортинженер, разумеется, ещё не появился, а командир там уже был. И он, и первый штурман, как по команде, взглянул на часы, а потом на меня.

— Доброе утро, джентльмены, — поздоровалась я.

— Доброе утро, — услышала я в ответ от мистера Уэнрайта.

Первый штурман вновь недоумённо посмотрел на часы, и у меня возникло подозрение, что я, действительно, пришла рано и у меня неисправны часы.

— А сколько сейчас времени? — спросила я.

— До вашей вахты ещё восемь минут, — значительно произнёс мистер Форстер.

— Извините, сэр, — откликнулась я на его ядовитую фразу. — Вижу, что поторопилась. Мне подождать за дверью?

Я взяла Броську и хотела сходить за водой, но мистер Уэнрайт меня остановил.

— Мисс Павлова, вернитесь, — велел он. — Поставьте графин на место и приступайте к работе, раз вы уже здесь.

Я не знала, сердиться мне, обижаться или недоумевать. Командиру явно не понравилось моё намерение принести свежей воды, и он в достаточно резкой форме запретил мне брать графин. Может, его вообще раздражает, когда я дотрагиваюсь до графина? Нет. Я бы почувствовала, если бы у него была ко мне такого рода неприязнь, что он не выносит, чтобы я трогала предметы, которыми пользуется он. Или он боится, что я разобью красивую вещицу, если буду носить её из рубки в столовую и обратно? Тут меня осенило, что мистер Уэнрайт беспокоится, как бы под благовидным предлогом принести воды я не стала разговаривать с поваром, горничной или, что вернее всего, с пассажирами. Тоже не слишком приятное открытие, но обидного в нём ничего не было.

— Есть, сэр! — ответила я.

Командир хотел мне что-то сказать, но в рубку непривычно торопливо вошёл бортинженер и сообщил, обращаясь к нему:

— Сэр, в коридоре около кают стоит пассажирка, не уходит, несмотря на мои уговоры, и говорит странные вещи.

Мистер Уэнрайт пошёл гнать Сергееву, а я не сомневалась, что это была именно она.

Как бы мне хотелось услышать, что Серафима Андреевна говорила бортинженеру, а теперь скажет командиру! Однако мистер Уэнрайт вернулся слишком быстро, чтобы вести с ней долгие беседы. Скорее всего, она ушла до его появления.

— Что она вам сказала, мистер Гюнтер? — спросил командир своим обычным ровным голосом.

— Очень странные вещи, сэр. Она спрашивала, что произойдёт шестого февраля.

Опять это число! Но теперь механизм, усердно допрашивавший меня вчера и позавчера, удостоверился, что мисс Сергееву, действительно, интересует шестое февраля.

— Это всё, мистер Гюнтер?