Дневник Симоны

Как можно продолжать верить, что он — враг, когда этот мужчина обезоруживает ее каждым словом?

— Ты, кажется, собирался убедить меня в том, что я не должна публиковать твою историю в нашем разделе о холостяках? Полагаю, в таком случае ты расскажешь мне больше о своей семье.

— Надеюсь, это останется между нами?

— Разумеется.

Райан задумчиво посмотрел на девушку и, очевидно, пришел к какому-то решению.

— Что ж, я уверен, ты многое успела узнать о моем отце, пока проводила свои изыскания. Но что ты знаешь о моей матери?

— Честно говоря, ничего, — Симона ощутила некоторую тревогу. Разговоры о матерях всегда были ей в тягость.

— Ее звали Кэтрин Бэннинг.

Симона нахмурилась, пытаясь вспомнить, где она могла слышать это имя.

— Мама быстро зарекомендовала себя как талантливая художница.

— Ах, да, теперь припоминаю! Она писала прекрасные пейзажи!

Райан кивнул.

— А еще она обожала музыку и литературу. В общем, ей нравилось все, что имело отношение к искусству. Свою любовь к книгам я унаследовал от нее. У Джордана и моего брата нет времени на книжки — разве что на чековые…

— То есть ты всегда был этакой паршивой овцой?

— Что-то вроде, — вздохнул Райан. — Моя мать умерла при родах. Джордан потерял Кэтрин и получил меня. Не самая лучшая его сделка.

Симона почувствовала боль в его голосе и забыла обо всех своих тревогах.

— Уверена, твой отец так не считает…

— О нет, именно так он и считает, — Райан побарабанил пальцами по столу и криво ухмыльнулся. — Судьба зло пошутила, забрав у Джордана любовь всей его жизни и наградив взамен таким подарочком.

— Это он тебе такое сказал?! — ужаснулась Симона.

— Не в таких выражениях, но общий смысл тот же.

Райан сделал вид, будто его эти слова не задевали. Скорее всего, он притворялся всю свою жизнь, борясь с ужасным ощущением, что стал причиной смерти собственной матери.

К своему удивлению, Симона ощутила горячее желание вскочить и заключить Райана в объятия.

— Если бы «Горожанка» опубликовала твою историю, это было бы равносильно просыпанной соли на незажившие раны, верно?

Райан кивнул.

Воцарилось неловкое молчание.

Она взяла горсть фисташек и отправила один орешек в рот.

— Если ты не против, я не буду ничего рассказывать о своей семье, — произнесла она, хрупнув орешком.

— Как тебе будет угодно, — улыбнулся Райан и задумчиво добавил: — Симона, ты по-прежнему мне не веришь? Я не пытаюсь разузнать, что было написано в твоем дневнике. Признаюсь, мне стало любопытно, но я не собираюсь давить на тебя или требовать откровений. И не собираюсь ничего про тебя писать.

— Я тебе верю, — тихо произнесла она.

Симона даже не осознавала, с каким напряжением жила вплоть до этого самого момента. В ее душе поднялась волна облегчения, и девушка наконец откинулась на спинку стула.

— Полагаю, в таком случае ты не будешь ничего печатать про Белл и Клер?

— А кто это?

— Девушки, с которыми я познакомилась во время поездки.

— Ах да, помнится, ты упоминала о них в своей статье. Нет, разумеется, я ничего не буду про них писать — ведь я ничего не знаю.

— Что ж, это… это чудесно. Я тебе очень благодарна, Райан.

Тот вскочил на ноги и широко улыбнулся.

— Поскольку с этим все ясно, пора перекусить. А то рис переварится.

Симона покорно кивнула, но не двинулась с места. Райан решил все проблемы еще до того, как еда оказалась на тарелках. Но если все было так просто, почему они не смогли во всем разобраться вчера?

Глядя на стол и горящую свечу и вдыхая соблазнительные ароматы, Симона поняла, что знает ответ.

Это точно не деловая встреча.

— Не могла бы ты помочь мне поставить все на стол?

Симона взглянула на стол, снова вдохнула пряный аромат карри и обернулась. Райан промывал дымящийся рис, оказавшийся рассыпчатым и белоснежным. Ей самой не часто удавалось достичь столь выдающихся результатов.

— Поставь рис на стол, а я принесу все остальное.

— Конечно.

Райан невозмутимо выложил карри в большую фарфоровую миску, вынул из духовки фаршированные баклажаны и достал из холодильника салат из огурцов и сладкого перца. Поставив все на стол, мужчина извлек на свет божий бутылку белого вина.

— Полагаю, за едой ты все-таки выпьешь немного?

Ее глаза расширились, когда Симона посмотрела на этикетку. Коллекционное.

— Благодарю, да.

Райан щелкнул выключателем, и свет погас.

— По крайней мере так мы не будем видеть весь этот беспорядок, — произнес он, одарив Симону одной из своих убийственных улыбок.

Комната полностью преобразилась, освещаемая только неверным огоньком свечи и лампой в дальнем углу.

Она мало говорила, пока Райан разливал вино и раскладывал по тарелкам плоды своих трудов. Девушка осторожно отправила в рот первую порцию… и почувствовала, что не может остановиться.

— Ммм… Вот это да! Райан, это просто божественно!

— Карри не слишком острый или горячий?

Он улыбнулся, и девушка почувствовала, что тает.

— Нет, ничуть. Честно говоря, я люблю погорячее. И поострее. Все просто чудесно!

Некоторые любят погорячее[1] … Она была уверена, что густо покраснела. Вдруг он решил, что она говорит не о еде?