Дневник смертницы. Хадижа

Каждый день я прошу, чтобы Всевышний дал мне знак о том, что я иду верным путем, что я все делаю правильно. Аллах услышал меня. Он послал мне чудо. До сих пор не могу поверить в то, что со мной это произошло. Я засыпаю с улыбкой на губах. Аллах видит меня. Я все делаю правильно.

В тот день я жарила пышки. Здесь меня многому научили. Нужно замесить на дрожжах тесто, а когда оно поднимется, скатать из него небольшие комки, обсыпать их мукой, размять пальцами и пожарить с двух сторон в кипящем масле. Мне нравится готовить пышки. Мне нравится трудиться и приносить пользу. К каждой пышке я приступаю с молитвой — бисмилляхи рохмани рахим. Я читаю молитвы постоянно. Иногда мысли убегают за ту черту, которую я провела в своей жизни, — между прошлым и настоящим. Но я возвращаю их и снова начинаю молитву.

Патимат взяла тарелку, на которой высокой горкой лежали пышки, и понесла ее на мужскую половину. Я только на секунду подняла взгляд от теста, чтобы кивнуть ей. Патимат вышла из кухни и через несколько секунд оттуда донесся ее возглас:

— Вы только посмотрите!

Я бросила тесто и побежала к ней, чтобы узнать, что случилось с моей старшей сестрой.

Патимат держала в руках пышку и смотрела на нее. Мы все собрались вокруг Патимат.

— Вы видите, что на ней написано — «Аллах»? — спросила она нас.

— Ах-х…

— Ах-х… — ахали Ася и Гюльнара, склонившись над пышкой.

На пышке, в ее поджаренных местах, была видна арабская вязь — так пишется слово «Аллах».

Есть такие святые люди, у которых это слово или даже целые строчки из Корана проступают прямо на коже. Аллах сам выделяет таких людей. Но я и мечтать не могла, что Аллах отметит своим особым вниманием мою пышку.

Мы не стали есть эту пышку. Мы ее высушили и теперь показываем всем другим сестрам, которые к нам приходят. Она лежит на самом видном месте. Когда я смотрю на нее, мне хочется плакать от счастья.

В доме, где мы живем, много комнат. На одной половине живут мужчины, на другой — женщины. Мужчины постоянно меняются. Я не знаю, кто они, откуда они приходят и куда уходят. Посреди ночи может раздаться тихий стук в наши ворота. Значит, пришел кто-то новый. Я не задаю вопросов. Мы готовим им еду и стираем их вещи. Они ночуют здесь день-два, а потом уходят. Иногда они возвращаются, иногда — нет.

Когда мы заносим еду в их комнату, я чувствую запах орехового дерева от них. Я не поднимаю на них, глаз. Они тоже стараются на нас не смотреть. Но иногда мы встречаемся взглядом, и я пугаюсь. Мне становится очень страшно. Читаю молитву, и страх уходит.

Эти мужчины почти все худые. Их ввалившиеся щеки закрыты щетиной или бородой. От этого их лица кажутся синими. Не знаю чем, но они отличаются от всех остальных людей, как кусок свежего мяса отличается от куска сушеного. Помню, как дедушка резал баранов, снимал с них шкуру, солил и вешал сушиться в сарае. Такие же высушенные эти люди. Как будто там, куда они уходят, они не едят ни горячего курзе, ни хинкала, ни лепешек с сыром. А только сушенное соленое мясо и орехи — грецкие орехи. Не знаю, почему мне так кажется.

Однажды с ними ушла одна наша сестра. Что стало с ней? Я ни у кого не спрашивала. Мне никто ничего не говорил.

Мы живем простыми радостями в приближении того дня, который станет началом вечности, — молимся, разговариваем о Всевышнем, готовим, стираем, убираем. Я надеюсь, что время пролетит быстро. Не знаю, сколько еще лет жизни Аллах мне отмерил. Если пятьдесят или шестьдесят лет, то это долго. Но вечность достойна того, чтобы ее подождать. Иногда я сажусь на циновку, прислоняюсь к холодной стене и мечтаю, мечтаю о рае. В комнате темно, но через мои прикрытые веки проникает свет — желтый, а иногда оранжевый. Тепло разливается по моему телу. Мне кажется, я слышу, как поют райские птицы, как журчат райские реки, как… На все воля Аллаха.

Мы теперь обязательно пойдем в мечеть в пятницу на обеденный намаз. Ася такие интересные вещи рассказала. Оказывается, в пятницу в мечети будут показывать девочку, которую привезли из Саудовской Аравии. Эта девочка — наполовину крыса. Она выхватила из рук матери Коран и выбросила его в окно. За это Аллах превратил ее в крысу.

Ася показала нам свой телефон, в котором была фотография этой девочки-крысы.

— Ах-х, какие у нее уши и усы! — воскликнула Гюльнара. — Мало Аллах ее наказал.

— Нельзя так говорить, — остановила ее Патимат. — Аллах сам знает, мало или много он кого-то наказывает.

Не знаю, что бы мы делали без Патимат. Она не позволяет нам сбиться с истинного пути — наша верная наставница. Аллах, укрепи мой иман.

* * *