Дневник смертницы. Хадижа

Мы прошли дом генерала. Он стоял тихий. Они еще не приезжали. Дошли до родника. Там уже собрались наши сельчанки. Мы поздоровались с ними. Они уставились на мою юбку. Я смотрела только на струю воды, которая наливалась в мой кувшин. Я делала вид, что не замечаю их взглядов, но я чувствовала их спиной. Какими они были сильными, полными зависти!

— Говорят, Хадижа учиться уезжает, — сказала Анна-Ханум — ее дом стоял в этом конце села. Наш сельчанин взял ее из соседнего села. Не зря говорят, что там все женщины вредные и еще какие сплетницы — даже больше, чем наши. Анна-Ханум такая сплетница, ужас! Бывает, бабушка с Салихой тоже сплетничают, но они же просто рассказывают друг другу разные истории про знакомых людей. А Анна-Ханум всегда про всех все плохое говорит. Она никогда ни про кого ничего хорошего не сказала. Очень у нее злой язык. Бабушка говорит, из-за злости она такая худая, как собака, которая сидит на цепи и ничего не ест.

— В университете будешь учиться, да? — спросила меня Анна-Ханум.

Вот так бывает в нашем селении. Ты еще сам не успеешь услышать про себя новость, а она уже уходит на другой конец. А кто ее передал, когда передал — неизвестно. Как будто новость сама улетает из твоего дома, а по дороге заглядывает во все дома по обеим сторонам села.

Я подняла кувшин и даже не почувствовала его тяжести. Во мне все колотилось. Не знаю, почему я так волновалась.

— Уезжает к Зухре, — сказала Надира, чтобы все не думали, будто бы я остаюсь без присмотра.

— Что учить будешь? — спросила Анна-Ханум.

Она смотрела на меня колючими глазами, но ее рот улыбался. Наверное, умирает от зависти, что я, а не ее дочка, буду учиться в университете. Я не поднимала на нее глаз.

— Языки… — тихо сказала я.

— На иностранный она поступает, — добавила Надира.

— Машалла, — сказали женщины.

— Там тоже бывает — восемь человек на место, — похвасталась Надира, и женщины закачали головой. — Там бывает же, одни девушки учатся, парней вообще нет.

— Астагфирулла, астагфирулла, — покачала головой Анна-Ханум. — В городе будет жить, такое место… Там сейчас что творится — вай-вай-вай. Столько шайтанов развелось. Не боитесь отпускать?

— Боимся, а что делать, да? Не жить, что ли, из-за них? — ответила Надира.

Женщины стали вздыхать:

— Такие времена. А что делать?

Не поднимая глаз, я провела взглядом по своим новым шлепанцам, по траве и посмотрела из-под ресниц вбок. Возле дерева на расстоянии стояли парни. Они смотрели в нашу сторону. Я снова перевела взгляд на шлепанцы.

— Слышали, да, что в Каспийске опять?

— Слышали, слышали, — закивали женщины. — Новости сегодня передавали.

— Жить спокойно не дают, — сказала Надира.

— Не дай Аллах… Не дай Аллах… — застонали женщины.

— Что делается… Аллах, что делается…

— Страшно жить, — сказала Анна-Ханум.

— Иншалла, нас не коснется, — сказала одна из женщин.

— Как не коснется? Не слышали, Шапири племянника убили же. Он с этими был.

— Вая! Как?!

— Вот так. Шапири сама ничего не подозревала. Родители даже не подозревали. Никто не подозревал. Подробностей я не знаю. Говорят, все в порядке было, родителей слушался, в мечеть ходил, и тут такое получилось. Как гром среди ясного неба.

— Не дай Аллах, не дай Аллах… — покачала головой Надира и закинула кувшин на плечо. — Побежим мы — гости дома.

Мы пошли назад, придерживая кувшины снизу.

— Ты видела, Анна-Ханум чуть от зависти не умерла? — весело спросила Надира, когда мы отошли от женщин на расстояние.

— Мало ей, — засмеялась я.

— Ты видела, как парни на тебя смотрели? — спросила Надира. — Чуть дырку глазами в тебе не сделали.

— Нет, не видела, я же на них не смотрела. Не заметила их даже. Зачем мне они?

Мы снова прошли дом генерала. И он снова был тихий. Когда они приедут, хотела знать я. Я боялась, что после того, как я уеду в Махачкалу, я больше никогда в жизни не увижу Махача.

— Надира, а ты мечтала когда-нибудь жить в городе? — спросила я.

— Не знаю, — Надира поправила кувшин на плече. — Я не помню. До замужества, наверное, мечтала. Но я не так мечтала, чтобы поехать и учиться. Я знала, что я не поеду, просто мечтала. Я хотела в район ехать на портниху учиться, я шить любила.

— Вай, ты шить любила?! Почему ты никогда ничего не шьешь?!

— Где время взять? Машинки швейной тоже же нету.

— А почему ты не поехала учиться?

— Отец не пустил. Сказал, замуж надо выйти. Потом время упущу, поздно будет. Я так плакала, две недели плакала, его умоляла. Он наотрез отрезал. Сказал, не поедешь или я тебя убью, и я не поехала.

— Ты теперь жалеешь?

— Раньше жалела, потом забыла. Где время взять, чтоб жалеть? Вот стану старой, женю сыновей, тогда буду жалеть о том, чего не случилось.

— Ты слышала про Шапири племянника? — Бабушка потянула чай из блюдца и причмокнула во рту сахаром. — Надира на роднике была, пришла, говорит, Анна-Ханум рассказывала, убили его.

— Слышала. — Тетя приложила пальцы ко лбу. Свет лампы падал на ее кольца. — Только крайним ухом слышала. Надо у Вагаба спросить, он знает.

— Что делается, — покачала головой бабушка. — Какие времена настали…

— И не говори…

— Что им не хватает, да?