Дневник смертницы. Хадижа

Когда до звонка оставалось пять минут, я спустилась и вышла в коридор. Он был пустой, только мать Нинушки сидела возле двери. На этот раз она не стала на меня смотреть, и я села на тумбу, в которую было вделано зеркало. Так мы сидели несколько минут в тишине. Его не было, он давно ушел.

Зазвенел звонок. Послышались шаги и голоса. Они становились все громче. Стеклянная дверь открылась, и коридор заполнился людьми. Все, кто выходил из двери, сразу поворачивались в сторону Нинушкиной мамы.

— Ты куда пропала? — Сабрина принесла мою сумку и тетрадь по латинскому.

— Что-то у меня голова закружилась, все время здесь просидела, встать не могла, — обманула я.

Девушки толкались передо мной — хотели посмотреть на себя в зеркало.

— А я думала, тебя украли, — засмеялась Сабрина. — Что ты мне эсэмэску не кинула, я бы к тебе пришла.

Я хотела рассказать Сабрине про него, но боялась, она будет смеяться над тем, что я влюбилась в человека, которого не знаю даже, как зовут.

Неужели он больше не подойдет ко мне? Не захочет со мной познакомиться? Зря я о нем мечтаю, надо быстренько выбрасывать его из головы, потому что он любит Сакину, наверное он ее уже засватал, а по-другому не будет же она каждый раз стоять с чужим парнем, разговаривать и смеяться на виду у всех.

Я хотела плакать — слезы поднимались к глазам и так и старались выйти наружу. Я не могла больше разговаривать с Сабриной, потому что слезы подкрались к горлу и голос пропал.

— Что с тобой? — спросила Сабрина.

— Голова кружится, — ответила я.

— Пойдем в столовую, там сядешь.

В столовой продавались только компот и пирожки из кислой картошки, пожаренные на горьком жире. Мы называли их отравленными, они стоили десять рублей, поэтому никто из богатых туда не ходил. Ходили в «Академию», там все дорого стоило. Девушкам не стыдно было заходить в столовую — там парней никогда не было.

Мы сели за стол на облезлые стулья с железными ножками. В столовой было пусто, только повариха ждала, что мы сейчас будем покупать ее пирожки.

— Иди, — сказала я Сабрине, — у меня голова кружится, я на английский не пойду.

Я знала, если Хабибула Мусаевич задаст мне какой-нибудь вопрос, я сразу расплачусь. А если вернусь так рано домой, тетя пристанет с расспросами, а я не хотела с ней говорить.

Когда Сабрина ушла, я купила тарелку пирожков, сидела и смотрела на них. Аллах, спрашивала я, почему ты не можешь дать мне то, чего я хочу? Разве не видишь, как сильно я влюбилась? Почему он должен доставаться какой-то Сакине, а не мне? Это несправедливо — я люблю его больше. Аллах, просила я, пусть он меня тоже полюбит! Пусть подойдет ко мне еще раз. Дай мне знак. Прошу тебя, дай мне знак! Пусть он сейчас появится. Ты же все можешь. Бабушка называет тебя Всемогущим Властителем миров. Ты разве не можешь сделать так, чтобы он сейчас вошел в эту столовую? Я знаю, ты мог бы перенести его сюда как на крыльях, даже если бы он находился сейчас за три тысячи километров. Вот как я верю в тебя! — повторяла про себя я.

Повариха ушла на кухню. Я осталась в столовой одна и съела пирожок. Такой горький. Мне и так горько, я бы торт съела. Я пошла, взяла компот и стала есть второй пирожок. Только его откусила, как в столовую кто-то вошел. Я не видела кто, потому что сидела спиной к двери. Вдруг меня тут увидит кто-нибудь из преподавателей, испугалась я и опустила голову, чтобы меня не могли узнать.

Кто-то сел на стул напротив меня. Мое сердце так вздрогнуло, что чуть не вылетело наружу и не опустилось на тарелку с пирожками. Аллах, услышал меня! Это был он! Я еще не осмелилась посмотреть ему в лицо, но я видела его рыжую куртку и большие красивые руки. Я осмелилась и посмотрела — прямо ему в глаза.

— Привет, — сказал он.

Кусок пирожка застрял у меня во рту. Я хотела что-то сказать, но не могла проглотить пирожок.

— Опять молчишь? Может, ты и правда немая?

Аман, какой у него был голос. Когда я его слышала, не могла отлепить ноги от пола, сидела как парализованная. Ни рукой не могла пошевелить, ни языком.

— Может, скажешь хоть слово, — он наклонился ко мне.

С ближины он был такой красивый. И руки у него такие красивые, ногти чистые, как будто он маникюр себе сделал. У мужчин в нашем селе руки были с черными ногтями, потому что земля никогда не отмывалась. Из посторонних мужчин только Сулик садился ко мне так близко, но тогда я не чувствовала ничего подобного. У Сулика ногти были хоть и чистые, зато все пальцы в веснушках. А на этого парня я всю жизнь могла бы смотреть. Я чувствовала, я знала, что тоже ему понравилась, не зря я мечтала о нем два месяца! Как я счастлива теперь. Как я счастлива!

— Ладно, если хочешь, молчи, — сказал он, — я сам буду говорить. Короче, я ищу тебя уже два месяца.

Аман! Мысли метались в моей голове: он ищет меня два месяца! Я так и знала! Я чувствовала! Я поняла, что сейчас он признается мне в любви! Он уже почти признался! Как я мечтала услышать эти слова!