Покончив с зарядкой, дьякон выволок на середину комнаты боксерский мешок, висевший на специальном тросе под потолком, и принялся осыпать его ударами. Он бил и бил, не остервенело, но методично и жестоко, словно черный мешок был сосредоточием мирового зла, и процедура изгнания этого зла из мира требовала не гнева и не страсти, а одного только усердия. Через десять минут дьякон остановился, привел в порядок дыхание и убрал мешок за шкаф.
Приняв ледяной душ, Берсенев растер тело махровым полотенцем. Когда он выходил из душа, на его пути возникла Женя. Она, как и вчера, была одета в махровый халат. Заспанное и припухшее от сна лицо девушки делало ее еще моложе.
- Доброе утро, - сказала Женя и зевнула. Заметив шрамы на плече и спине дьякона, она вскинула брови и спросила: - Что это?
- А, уже встали. - Отец Андрей улыбнулся. - Доброе утро, товарищ младший лейтенант!
- Доброе. Так что это - у вас на плече?
- Мое прошлое, - ответил дьякон. - Идите умываться, а я пока приготовлю нам завтрак и сварю кофе.
Женя несколько секунд с любопытством разглядывала его тело, затем, словно опомнившись, поспешно отвела взгляд.
- Я не пью кофе, - сказала она.
- Ах, да, - вспомнил отец Андрей. - Ни кофе, ни алкоголя, ни сигарет. В таком случае я заварю вам зеленый чай с лимоном. Против этого вы не станете возражать?
- Нет.
- Вот и отлично.
Через пять минут, выходя из ванной, Женя услышала доносящийся из кухни свист кофеварки. Она улыбнулась, представив себе, как дьякон хлопочет возле плиты. Кухонные хлопоты как-то не сочетались с его интеллигентным лицом и романтическим обликом. «Впрочем, иногда и богам приходится обжигать горшки», - усмехаясь, решила Женя.
Спустя минуту отец Андрей вошел в гостиную, неся одной рукой поднос с чашками, а другую, мокрую, вытирая о старые джинсы. Женя уже сидела в кресле.
Примостившись в кресле напротив и поставив поднос на столик, дьякон смущенно сказал:
- У нас мало времени. Через двадцать минут я должен выйти из квартиры, а через час - беседовать с начальником отдела, в котором работаю. Так что бутерброды придется дожевывать на ходу.
- Мне тоже пора, - сказала Евгения. - С отчетом к капитану Соловьеву. Я обязана сообщить ему о новом свидетеле. И о цифрах, которые были начерчены на земле.
- Может, не стоит о цифрах? - сказал дьякон, поднося к губам чашку.
- Я обязана это сделать, - сказала Женя спокойно. - Кроме того, я должна найти Петра Каменкова и заставить его повторить свои показания. Они должны быть запротоколированы. - Женя отхлебнула чаю и прищурила на дьякона близорукие глаза. - Вы ведь не станете мешать следствию? - с едва заметной усмешкой спросила она.
- Что вы, конечно нет.
Женя кивнула. Только сейчас, за чаем, она получила возможность хорошенько разглядеть лицо Андрея Берсенева, и лицо это - худощавое, смуглое, чуть скуластое, с тонким носом и резким изломом черных бровей - показалось ей похожим на лицо средневекового пирата. Картину довершали длинные и чрезвычайно густые каштановые волосы, зачесанные назад. Не хватало только банданы на голове и двух пистолетов за поясом.
- Вы не против, если мы посмотрим криминальные новости? - спросил отец Андрей.
- Я только за, - ответила Женя, хотя терпеть не могла криминальных новостей. Она никогда не считала себя чувствительной натурой, и ее абсолютно не коробили фотографии, сделанные на местах преступлений. Кадры оперативной съемки Женя смотрела без всякого душевного содрогания. Но на экране телевизора эти кадры приобретали иной - отвратительный, пугающий и тошнотворный - оттенок. Телеэкран не просто показывал, он словно выворачивал распотрошенные тела жертв наизнанку и вываливал их прямо в комнату.
- Если хотите, я не буду включать, - сказал отец Андрей, заметив тень, пробежавшую по лицу девушки.
- Глупости, - небрежно сказала Женя. - С чего бы мне не хотеть? Я профессионал.
- Да, но на экране телевизора это выглядит пугающе откровенно.
«Он что, мысли мои читает?» - с некоторой досадой подумала Женя.
- Включайте, - сказала она вслух.
Отец Андрей нажал на кнопку пульта, и говорящая голова на экране телевизора забубнила:
Женя схватила пульт и выключила звук. Затем повернулась к дьякону и взволнованно проговорила:
- Кишлевский до принятия сана тоже был генетиком!