Конечно, известно. Более того, я даже знаю, кто был моим так называемым крестным отцом, то есть кто именно дал мне прозвище. В ту пору мы с тем человеком были врагами, теперь он вполне утвердился в науке и у него нет никакого повода завидовать мне или что-то со мной делить. Поверьте, прозвище меня ничуть не напрягает, я его воспринимаю скорей как комплимент, потому что оно дано мне именно по причине легкой, если так можно выразиться, усвояемости моих научных трудов. Вы изволили выразиться, что они читаются как авантюрные романы. Это происходит именно оттого, что я строю свои исследования на примере подлинных человеческих историй, судеб конкретных людей. Все они по разным причинам были – каждый в свое время – принесены богине Юстиции. Но они не просто жертвы приговора, не просто осужденные в связи с таким-то преступлением или по такой-то статье кодекса. Они прежде всего живые люди, и, само собой, у каждого имелась причина совершить свое преступление. Другой вопрос, насколько эта причина убедительна с точки зрения человеческой морали и правосудия. Приговор и наказание меня интересуют в данном случае лишь постольку, поскольку я пытаюсь исследовать истории жизни так называемых «судебных ошибок». Я пытаюсь проникнуть в тайны тех людей, в их страдания и надежды… Я делаю эти страдания и эти надежды всеобщим достоянием – вот, наверное, оттого меня и прозвали Канканье.
– Честно говоря, такой подход к истории юстиции сложно назвать привычным.
– Ну, зато книги мои читать интересно, вы сами сказали. Что в конечном счете самое важное. Я хочу, чтобы бездушные строки истории проходили не столько через разум, сколько через сердце человека.
– Мэтр Оноре, а почему вы избрали столь нестандартный подход к истории юстиции? Как вам в голову пришло взглянуть на столь сухую и даже несколько схоластическую науку, историю юстиции, с такой нестандартной точки зрения?