Дневник Верховского

Слова великого немецкого мыслителя (кстати, со славянскими корнями) не могли не отложиться в памяти молодого Александра Верховского и несомненно сильно повлияли на его мировоззрение.

Через несколько лет, в 1911 году Верховский встретил Олферьева в стенах Военной академии. Верховский, как и в корпусе, шел первым. «Однажды, – вспоминал Олферьев, – Верховский подошел ко мне и спросил: “Скажите, Олферьев, за что ваш класс меня выгнал из своей среды? Если бы я знал обвинения, тогда я постарался бы прояснить вам, что если я и делал промахи в моей юности, то теперь я в них каюсь и прошу класс забыть происшедшее. Могли бы вы передать выпуску эти слова?” Олферьев отвечал, что хорошо помнит те обвинения, которые ему были предъявлены тогда, но «что он сам не пожелал сойти с высоты своего величия до той среды, от которой он получал все привилегии». Обещание переговорить с товарищами Олферьев сдержал. Товарищи одобрили его ответ Верховскому и просили передать, что «никаких препятствий в его дальнейшей службе чинить не намерены».

Через несколько дней, когда Верховский представлялся государю вместе с выпуском, государь сказал ему: «Я был рад, Верховский, узнать, что вы одумались и стали на верный путь. Поздравляю вас с окончанием академии и желаю успеха в вашей дальнейшей службе».

«Я верю, ваше императорское величество, что мне удастся доказать на деле мою преданность вашему величеству и России», – последовал ответ Верховского»[386].

По словам директора Пажеского корпуса генерала Н. А. Епанчина, на встрече выпускников Академии Генштаба Его Величество милостиво сказал Верховскому, что он надеется, что Верховский «забыл старое и будет служить, как следует»[387].

Сравнение воспоминаний двух авторов показывает, что «художественная составляющая» в изложении Олферьева призвана была показать противоречивость в поступках Верховского, которые тот совершит в 1917 году. Олферьев не упускал из виду Верховского, отмечая, что тот совершал во время войны подвиг за подвигом, получил Георгиевское оружие и Георгиевский крест, был тяжело ранен. События в Севастополе, где весной 1917 года после отречения государя разворачивались революционные беспорядки, он описывал так: «Следуя примеру Балтийского флота, матросы в Севастополе окружили Морское собрание, в котором в это время находились почти все офицеры флота, и требовали их немедленного выхода на площадь. Было ясно, что вряд ли кто-либо из них останется жив. Бывший среди офицеров Верховский решил попробовать использовать свое прошлое и спасти и себя, и других. Он вышел на балкон и обратился к матросам с речью, в которой сказал, что все офицеры уже присоединились к революции и что он, как пострадавший при царском режиме, ручается за всех, кто находится в собрании. Положение было спасено, и террор предотвращен»[388].

Все же Верховский вполне мог затаить некоторую обиду на своих товарищей, по вине которых тогда была сломана его карьера, тем более что его заклеймили именем князя П. А. Кропоткина – бывшего камер-пажа императора Александра II. Имя князя Кропоткина за отличные успехи было занесено на мраморную доску, но затем доска эта была снята и разбита. С уже бывшим князем Кропоткиным командующий Московским военным округом полковник Верховский еще встретится в 1917 году – им было о чем побеседовать (л. арх.).

Старинный друг семьи генерал Леонид Николаевич Вельяшев 12 сентября 1905 года послал открытку из Житомира матери Верховского «Еe Превосходительству Ольге Николаевне»: «Многоуважаемая Ольга Николаевна! Письмо Ваше, за которое крепко целую руку, застало меня в Ялте. Очень и очень рад за Вас и Сашу. Вышло все хорошо и благополучно. Может быть, даже все к лучшему. Лишний урок и опыт молодому человеку всегда кстати. Воображаю, как будут завидовать Саше его благонамеренные товарищи. Очень и очень рад всему. Я здесь на целый месяц. Очень хорошо и привольно. Желаю благополучия. Зимой увидимся. Целую руку. Л. Вельяшев» (л. арх.).