Дневник Верховского

Об этом событии можно узнать также из дневника императора Николая II. 1904 год: «11-го августа. Среда. Знаменательный день крещения нашего дорогого сына. Утро было ясное и теплое. До 9¹/₂ перед домом по дороге у моря стояли золотые кареты и по взводу конвоя, гусар и атаманцев. Без пяти 10 шествие тронулось. Через полчаса поехал в Коттедж. Увидел у Мама Кристиана, только что прибывшего от имени Анпапа. С Мишей отправился в Большой Дворец. Крестины начались в 11 час. Потом узнал, что маленький Алексей вел себя очень спокойно. Ольга, Татьяна и Ирина с другими детьми были в первый раз на выходе и выстояли всю службу отлично. Главными восприемниками были Мама и д. Алексей. После обедни пришлось принять дипломатов, и затем был большой завтрак. Только в 3¹/₄ приехал домой и поздравил душку Алике с крестинами. Погода испортилась, и полил дождь. Алике многих видела, лежа на кушетке. Провел остальную часть дня дома. Вечером у нас посидели Милица и Стана»^{316},

6 января 1905 года произошел случай, свидетелем которого был камер-паж Верховский, надолго запомнившийся многим современникам. Известны четыре описания происшествия, сделанные разными очевидцами, и все они взаимно дополняют друг друга, создавая наиболее полную картину этого исторического события.

Директор Пажеского корпуса генерал от инфантерии Н.А. Епанчин, спустя многие годы, вспоминал: «В самом начале этого злополучного года 6 января, в день Крещения, произошло печальное событие, кажется, до сих пор не выясненное окончательно. В этот день, как всегда, после литургии в соборе Зимнего дворца состоялся крестный ход на Неву, на Иордань, для великого освящения воды. Так как в церемонии участвовали пажи, то и я должен был находиться на Иордани. Во время водосвятия я стоял в трех шагах за государем. Когда митрополит опустил св[ятой] крест в воду, начался, как полагается, салют из орудий Петропавловской крепости и из полевых орудий, стоявших у здания Биржи на Васильевском острове. Во время салюта мы услышали звон разбитых стекол в окнах Зимнего дворца, и у моих ног на красное сукно упало круглая пуля; я ее поднял — это была картечная пуля, величиной как крупный волошский орех. Государь проявил и на этот раз полное самообладание.

Когда мы возвращались во дворец я показал пулю великому князю Сергею Михайловичу как артиллеристу, и он сказал мне, что это учебная картечь и не понятно, как она могла попасть в орудие, так как салют производился холостыми зарядами.

6 января во время водосвятия дежурным камер-пажом при государе был фельдфебель 1-й роты корпуса Александр Иванович Верховский. Когда я приехал домой, командир 1-й роты доложил мне, что выстрел произвел на Верховского такое сильное впечатление, что он рыдал в карете, когда он с ротным командиром возвращался в корпус.

Верховский, как и все после этого печального случая в первое время, считал, что это было покушение на государя, и страшно возмущался; по приезде в корпус его пришлось поместить в лазарет»^{317}.

Николай II сделал в дневнике небольшую запись: «6-го января. Четверг. До 9 часов поехали в город. День был серый и тихий при 8 градусов мороза. Переодевались у себя в Зимнем. В 10¹/₂ пошел в залы здороваться с войсками. До 11 ч. тронулись к церкви. Служба продолжалась полтора часа. Вышли к Иордани в пальто. Во время салюта одно из орудий моей 1-й конной батареи выстрелило картечью с Васильевского острова и обдало ею ближайшую к Иордани местность и часть дворца. Один городовой был ранен. На помосте нашли несколько пуль; знамя Морского корпуса было пробито…»^{318}.