Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Закусивши, мы отправились дальше. На дороге встретили солдат, несших на носилках раненого; мы подумали, что это была новая жертва хунхузов, но сопровождавший раненого фельдшер сказал нам, что он сам перерезал себе горло, потому что потерял винтовку и думал, что за это его отдадут под суд. Я имел случай убедиться впоследствии, что у забайкальцев этого чувства ответственности за утрату казенного оружия почти что не существовало: очень часто на месте ночлега были забыты одна или две винтовки, и за это виновные не подвергались строгому наказанию, а исчезнувшую винтовку показывали потерянною в бою, во время переправы или нечаянно сгоревшею. Почти каждый раз, что мы выступали из деревни, где была ночевка, я останавливал казаков, возвращавшихся назад, и спрашивал, куда они едут, – по большей части, они отвечали, что забыли в фанзе винтовку.

На второй этап у деревни Лягаулин мы пришли довольно рано, без приключений на Юшулинском перевале.

Имелась только одна фанза, коменданта этапа, в которой помещалась уже большая компания; пришлось немного потесниться, чтобы дать нам место для ночлега. Все набросились на прибывшего маркитанта и разобрали, что особенно ценилось в Маньчжурии: чай, сахар, коньяк и вино; водка была редкостью, за бутылку Поповки или Смирнова платили пять и шесть рублей.

Сегодня праздновал свои именины командир батареи, стоявшей впереди на позиции. Целый день офицеры закусывали и пили водку. Один из них хорошо играл на гитаре, начальник транспорта пел прекрасным грудным голосом, несмотря на то что он пропустил изрядное количество водки. Вечером стал играть оркестр 23-го полка. Я лег спать, а Эдлунд, обладавший удивительным аппетитом, не ложился, пока было на столе что поесть или выпить.

Сквозь сон я слышал, что принялись играть в карты, метали банк, голоса делались все более и более хриплыми, то и дело выкликивали заспанных денщиков, чтобы принести еще водки или вина. Кутеж, попойка и карточная игра длились всю ночь, а музыка не умолкала. Под утро только стали укладываться спать. Мой сосед ругал и бил своего денщика за то, что постель была разложена не по вкусу, многих рвало. Я был рад, что светало, и поспешил встать и уйти подальше от этого безобразия.

Эдлунд присутствовал при всем, что происходило; он рассказывал мне, что один офицер запустил в другого стаканом, что молодой подпоручик проиграл 700 рублей и, конечно, не мог выплатить эти деньги из жалованья. Мне было невыразимо стыдно, что иностранец был свидетелем недостойного поведения наших офицеров. Еще печальнее то, что такие примеры начальствующих действуют развращающим образом на нижних чинов. Неуважение человеческого достоинства есть первый признак некультурности. Пьянство, сквернословие, мордобитие были в армии не единичным явлением, к сожалению, оно встречалось во многих частях.

10 мая. По дороге мы осматривали позицию батареи у Ляндегоу. Она была замаскирована в лесу за гребнем высокого хребта, выдвинувшегося поперек долины, и обстреливала все подступы к дороге на Ляоян.

Крутой спуск вел нас к реке, затем мы шли по долине между горами, поросшими лесами и цветущими кустарниками. В одном месте скалы были похожи на зубчатые стены феодальных крепостей, над ними поднимались правильной формы утесы, как башни рыцарских бургов[34] в прирейнской провинции. На вершинах соснового леса сотни аистов свили себе гнезда; они выделялись белыми пятнами на темно-зеленом покрове леса. По берегу реки мерно шагали журавли и обыкновенные цапли, были также и белые цапли, каких я не видал в Европе. Они подпускали нас на близкий ружейный выстрел и слетали, тяжело взмахивая крыльями, чтобы сесть снова немного далее; здесь, видно, никто их не тревожил; у нас это очень чуткая птица, и подойти к ней на выстрел в открытом месте невозможно.

В два часа мы подошли к третьему этапу у деревни Фанзяпуцзы. Здесь горная речка делала крутой изгиб вокруг скалистого утеса, обросшего вьющимися растениями и цветущими кустарниками, между которыми свешивались густые кисти лиловой и белой сирени и далеко несся запах садового жасмина. Это было очаровательное местечко, и мы с наслаждением провели день в обществе любезного коменданта поручика Маевского, скромного и деловитого. Он нам уступил, по требованию, фураж, мясо, кур и хлеба.

Нам сказали в Аньпине, что, хотя китайцы не берутся везти клади далее Фанзяпуцзы, но их можно было заставить идти куда угодно, лишь бы платить в день по пяти рублей. Я предлагал десять рублей, но они и на эту плату не соглашались. На наше счастье, отсюда шел в Саймацзы наполовину порожний транспорт, и начальник его любезно предложил взять наши вещи на свободные двуколки.