Дневник заключенного. Письма

Я знаю, что Зося не боится горя и перенесет мужественно все, но мысль о крошке нашей — Ясике — сильно беспокоит меня, и я так хотел бы знать о нем все изо дня в день. Мечты — я знаю. Сестра Альдона прислала мне старые фотографии Ясика, и я опять имею его теперь при себе. Не знаю, известно ли вам, что когда нас перевозили сюда, в Орел, все вещи наши по дороге пропали и вместе с ними и все фотографии. У меня все сравнительно хорошо: имею все, что можно здесь иметь, и здоровье до сих пор не покидало меня. Хотя в общем тяжело: столько людей здесь, сижу теперь вместе с 70-ю другими тоже из Варшавы. Всякий измучен, с расстроенными нервами на почве бессмысленной тюремной жизни, вдали от своих и в вечной тревоге за них, с постоянным выжиданием, что что-то должно произойти важное, всю нашу жизнь долженствующее изменить. И все это при общем жалком недостаточном питании и всевозможных лишениях. Стараемся осмыслить эту жизнь занятиями и чтением. Разрешено нам иметь карандаши и тетради, и многие учатся писать и математике. Здесь довольно сносная библиотека. Время проходит очень быстро, и надеюсь, что скоро пройдет — и тогда забудется все. Пишите мне, дорогие, о себе и о жизни в Люблине. Как отразилась на жизни у вас война? Я получаю — брат выписывает мне — «Правительственный вестник». Эту газету нам разрешается получать, и, таким образом, я не совсем отрезан от мировых событий.

А. Э. Булгак

Орел [Губернская тюрьма], 3 февраля 1915 г.

Дорогая, милая моя Альдона!

Я получил твое сердечное письмо от 11/I 1915 г. Не беспокойся обо мне. Правда, я немного болел, но кто теперь не болеет! И лихорадка прошла уже, и о Ясике я уже имею известие. Зося прислала мне письмо, она в Цюрихе, и письмо шло со дня его отправления на почту в Цюрихе всего только 24 дня. Это недолго. Она пишет, что в Закопане Ясик окреп, что только тяжелая дорога из Закопане в Вену утомила его и он простудился, но что теперь уже здоров и своим веселым серебристым смехом может мертвого заставить улыбнуться. И теперь я спокоен — тяжело им там, но кому теперь не тяжело, а они счастливы друг с другом — Ясик с Зосей. И вещи мои нашлись, не знаю только, в каком они состоянии, получу их через 1–2 недели; все-таки жаль было бы, если б они пропали. Будь поэтому спокойна за меня, милая. Пиши мне открытки с видами Вильно — печатные надписи не мешают вовсе, даже если бы были на китайском языке, — а Вильно я люблю, столько воспоминаний, теперь живешь этим да мечтами о будущем.

Целую тебя крепко, дорогая, и детей.

Твой Феликс

А. Э. Булгак [126]

[Орел, Губернская тюрьма] 15 марта 1915 г.

Дорогая моя Альдона!

Спешу написать тебе письмо, так как есть возможность послать его. Открытку с видом собора, отправленную 19/II, я на днях получил, большое тебе спасибо. Поблагодари Стася за «Правительственный вестник», на который он для меня подписался до мая. Наверное, я останусь здесь еще долго, хотя точно ничего не известно.

Мое дело уже находится в Судебной палате, и возможно, что скоро будет суд, в таком случае меня вышлют в Варшаву. Эта неопределенность неприятна, но я уже успел привыкнуть и стать безразличным ко всем этим «удовольствиям». Сегодня не хочется ни о чем думать — такой чудесный солнечный день, солнечный свет заливает нашу камеру, а за окном широкое небо, город, а дальше — поля. Все покрыто белым свежим снегом. А там, из-под окна снизу, звон кандалов — это прогулка каторжников. Через неделю уже праздники. Везде страдания, тяжелый труд и нужда. Единственное светлое — это наши чувства, мечты и уверенность, что грядет лучшее завтра. Посылаю тебе самые сердечные пожелания и объятия. Несмотря ни на что, я уверен, что мы увидимся еще в иных условиях, когда мне больше не нужно будет скрываться и когда работа и муки мои и миллионов других дадут свои плоды…