…Он все больше гордится собой. А ты снова и снова, ежедневно, не чувствуя ничего кроме боли и обиды, не выходя из ступора, пытаешься сосредоточиться на осмыслении происходящего в семье. О эти жуткие девять лет! Ничто не может с ними сравниться? Только если ожидание сына из армии, из горячих точек. Но то другая боль… самая тяжелая на свете… Не дай Бог никому ее познать».
Мне тогда подумалось: «Написано от третьего лица, как послание таким же, поверженным предательством, – вспомнила Кира свои прошлые ощущения. – У нас на сердце остаются следы в основном не от физической нагрузки, а от душевной. Особенно если предают из-за минимальной выгоды…
*
А вот об этом муж сам, выпив лишнего, еле ворочая языком, рассказывал мне.
«Суббота. Утро. Шесть тридцать. По привычке проснулся рано. Жена уже возится на кухне. Тихо подошла, села на кровать, прижалась, приобняла, положила ладонь мне на бедро. Я вижу ее мозолистую, обветренную руку и представляю себе маленькую, нежную ручку с тонкими розовыми пальчиками, ухоженными ногтями. (Он такими видит ее красно-синие, вечно холодные как у лягушки, корявые пальцы?) Я затаился, притворился спящим. Нежусь, мечтая, когда наступит десять часов, предвкушаю встречу, вспоминая ее ласковые речи, обволакивающие меня шелковым туманом. Жена скоро уедет в сад, а я оденусь для конспирации в старую одежду, в которой хожу в гараж, и маленькие пальчики любимой женщины будут зашивать разошедшиеся по шву брюки. И это милое событие будет трогать меня, до глубины души. Я представляю, как делаю ей массаж… постепенно впадаю в любовный экстаз, который разгорается, разгорается… В пленительном счастье плавает моя душа и тело… Я снова засыпаю, охваченный теплой мечтательной негой.
Проснулся. Жена вот уже три часа тихо возится на кухне. Бережет мой сон. Это привычно, естественно и уже не интересно. Я осторожно потягиваюсь, переворачиваюсь на спину и ощущаю на своей груди ее руки, ее нежную, самую прекрасную на свете, кожу. Ручеек ее плавных слов давно внушил мне, что она самая умная, самая милая и нежная.
…Вот и вчера, пока жена после работы четыре часа готовила суп-харчо, плов из курицы и винегрет, (Я так люблю разнообразие в еде!), я закрылся в спальне, положил телефон себе на живот и весь вечер балдел под ласковые напевы любимого голоса. Надо успеть наговориться, насладиться до десяти вечера, потому что потом ей предстоит долгий разговор с мужем. Тот не должен ничего заподозрить, ведь ему там, на Севере, надо спокойно зарабатывать для нее… Какое блаженство жить на свете, какое счастье ждать свидания! И как здорово, что никто не мешает: ни дети, ни жена. Они не прерывают мой «деловой» разговор. Дети в зале уроки делают, жена то на кухне готовит, то в ванной стирает, то гладит. Все при деле.
Уже почти десять вечера. Жена заглядывает в спальню. Ее удивляет выражение моего лица. Я недовольно бурчу про себя: «Еще бы! Прервала замечательную игру, в которой я чувствую себя то мальчишкой, то матерым волком». Жена легла на раскладушку. Надеется, что одумаюсь? Как бы не так! А я, счастливый, раскинулся на кровати, с удовольствием потянулся и, взглянув на нее надменно-презрительно, накрылся простыней…»
Я, помню, тогда подумала в растерянности: «Чем вызван этот жутко неприятный взгляд мужа? Глупо повела себя, перебравшись на отдельную постель? Но это же жест протеста от отчаяния! Почему он такой безразличный? Утверждает, что больной, ни на что не способный, так хотя бы просто дружески обнял. Даже молчание у него лживое».
*
Раньше некогда было анализировать нашу жизнь, а теперь, после больницы, тем только и занимаюсь. Как-то ночью не спалось – обычное теперь явление, – стала вспоминать и сравнивать всех известных мне любовниц мужа, представлять, какими он открывался перед ними? И оказалось, что со всеми своими женщинами он был в основном не по любви, и даже не по особому угару влюбленности как по наваждению, а вследствие зависимости от них. Трусоват был, не уверен в себе, боялся, что подведут или нагадят. Только последняя из них по возрастной дури. Но я ее вовремя «направила», пока он не запутался в ее примитивных, но густых сетях.
Митя сам мне как-то поделился после рюмки, что, каждая новая женщина бывает ему интересна не больше года. Когда эмоции схлынут, все продолжается по инерции, только по их желанию. И говорит он им хорошие слова не от сердца, а потому что они хотят это слышать. Так проще… «Уходить от женщин не умел. Надеялся, что узнаешь и сама нас разлучишь. Так в основном и было. А от тебя не уходил, потому что понимал, что лучшей жены мне не найти».
«Так почему же бесился в семье?» – спросила я.
«Недовольство, раздрай чувствовал, когда невлюбленным ходил к тем женщинам. Уставал играть роль, но избавиться не мог, боялся их мести. А на тебе зло срывал. Да и мама изо дня в день «накачивала» твоими изменами. Оно откладывалось в голове и мучило. С матерью не разведешься».