Дневник, Записки сумасшедшего

Я - все. Я - маленький мальчик, замурованный в пирамиде. Ползающий по полу в поисках маленькой щели. Я - оренбургский генерал-губернатор, стреляющий из мортиры по звездам. Я - мочка левого уха Людовика Восемнадцатого. Я - сумма двух смертоносных орудий в социалистическом гербе. Меня обрамляют колосья. Слово "зачем" - это тоже я. Я - это переход через Рубикон, это лучшие витрины в Краснопресненском универмаге, это воинственность, соединенная с легкой простудой. Я - это белые пятна на географических картах. Надо мной смеялись афинские аристократы. Меня настраивали на программу Московского радио. Меня подавали с соусом к столу мадам Дезульер. В меня десять минут целился Феликс Дзержинский, - и все-таки промахнулся. Мною удобряли земельные участки в районе города Исфагань и называли это комплексной механизацией, радостью освобожденного труда и еще чем-то, чего я не мог уже расслышать. Знаменитый водевилист Боборыкин обмакивал в меня перо, а современные пролетарии натирают меня наждачной бумагой. Я - крохотный нейтрон в атоме сталинской пепельницы. Я изымаю вселенную из-под ногтей своих.

25 октября

"Ничего такого особенного не было. Какой там духовой оркестр! Если бы не Маруськи Перевозчиковой муж, мы бы, наверно, и лошади не достали. А он и гроб сделал сам, с ее сестрицы денег на могилу потребовал. Я даже мать приглашал хоронить - так она потом весь день на меня кричала. И тебя потом обзывала, ревела всю ночь. А ее - и "паскудой" и по-всякому... Я бы, говорит, ей в морду плюнула в мертвую... Как будто это она и виновата, что ты запьянствовал и бросил учиться... И вообще, мало народу было. Кроме меня, наверно, человек десять. И лошадь - какая-то кляча, все время спотыкалась; полтретьего только доплелись, а там фонарей почти нет, темнота... да еще буран к вечеру поднялся... Могилу заново пришлось разгребать... А она - ничего, все такая же, только уж слишком белая какая-то. И снег просто падает на лицо и не тает. Такая смирная, даже на себя не похожа. Я смотрел, смотрел, так даже влюбился. Ну, чего ты смеешься, честное слово, влюбился... И все время тебя вспоминали". Борис Ер.

27 октября

Странные люди, эти Мартыновы! Даже там, где нужно всего-навсего вмешательство милиции, они взывают к небу! Я говорил им, а они не понимали, что это нелепо. Потому-то я решил удалиться. Но удалился не сразу. Ровно полмесяца еще устрашал их с порога "ужасами правосудия". А они смеялись и про себя называли меня трусом. Как им угодно! Я же говорил, что это чрезвычайно странные люди... Они никак не могли представить себя в положении подсудимых и калек... А ребенок?.. Что же будет с ребенком?.. Ведь не обязан же он отвечать за буйство своего родителя! Александра Мартынова действительно так выражалась. "Поклонники" утешали ее: вашему супругу за колючей проволокой гораздо приятнее... к тому же сбылись ваши давешние мечтания... начало нравственной свободы... а стало быть, пружинный матрас и жизненные утехи... фу, как очаровательно, Сашенька... Сашенька казалась неутешной. Она одна виновата... Она и не предполагала... Супруг вернется через три года и зарежет ее... Это уже ясно, как день... А в этих благодетелях совершенно нет сострадания... Тянутся к матрасу... точно клопы... Ух, как она их ненавидит! Она даже ножкой притопнет - вот как она их ненавидит! Все это слишком уж было чувствительно. И я решил "удалиться". Несколько странно смотрел на косы и "вдовьи" плечи: ничего не поделаешь... раз виноваты, так уж, конечно, виноваты... да нет, не холодно, а то там у вас - "поклонники", духота... во-о-от, видите, как хорошо, - даже заулыбались оба... а он-таки вас прирежет... и вообще эта самая жизнь вещь недурная... ну, что вы, непременно ее, мы даже имя вместе изобрели... это даже в некоторой степени знаменательно... будущее вашей фамилии... Да ну вас, не люблю это я что-то трогательное... Помните, как-то в июнь под дождем смеялись и очаровательный сосок... В общей сложности пятьдесят лет... а подставляли грудь, словно... И вообще - слишком уж веселая вещь, этот "июнь"... А что касается супруга - так этого вам никто не простит... И поделом... Читайте "Евангелие"... дочь, непременно дочь!.. Прощайте...

31 октября

Незаметно смиряюсь. Раньше меня обнадеживала довольно странная вещь: мне почему-то казалось, что в пятьдесят седьмом году не может быть никакой осени... Вчерашний день убедил-таки меня, что так оно и есть... Я как будто задремал... Проводил аплодисментами все происшедшее, а вызывать на бис не собираюсь...

1 ноября