Микрофон дребезжал и заикался, но я уверена, что командир корабля сказал на прощанье: «Леди и джентльмены, мы приземляемся в аэропорту Гэтвика, позвольте воспользоваться случаем и извиниться за опоздание. Причиной тому явилось обжорство, которому предавалась во время отпуска одна женщина с инициалами Ж. М. П. (она знает, о ком я говорю), в результате чего на ее бедрах и заднице появились изрядные жировые отложения. Она не только заметно утяжелила наш лайнер, но и сама немало пострадала от неудобства во время полета, поскольку ее бедра медленно врез'aлись в подлокотники сиденья во время всего путешествия. Так ей и надо, однако надеюсь, что это не причинило большого неудобства пассажирам». Затем последовало нечто, возможно то же самое, на португальском.
Целую вечность простояла у багажной карусели. Мой чемодан прибыл одним из первых, но я ждала, пока все заберут свой багаж, чтобы никто не видел, какой он у меня старый и обшарпанный. Даже неудобно, он и правда самый ободранный, и как это я не купила новый, дорогой? Мне пришло в голову, что именно с такими чемоданами путешествуют контрабандисты, специально чтобы их принимали за бедняков, которые не смогли бы провезти контрабандой даже песок на пляж.
Интересно, я — единственная, кто, проходя по «зеленому коридору», чувствует себя преступницей? Может, лучше смотреть вперед с независимым видом, игнорируя таможенников?.. Нет, они могут подумать, будто они мне не нравятся, и привлечь меня за оскорбление лиц при исполнении служебных обязанностей. А может, идти не торопясь, приветливо поглядывая на таможенников и всю эту приятную обстановку? Нет, тогда они решат, что я часто езжу за границу и могу оказаться наркокурьером. Знаю, надо сосредоточенно смотреть на свою тележку с багажом, сделать вид, будто я немного расстроена, потому что мой португальский дружок только что бросил меня, не станут же они допрашивать того, кто вот-вот ударится в слезы. Хм… Пожалуй, это лучше всего. А вдруг, заметив мой пристальный взгляд, направленный на тележку с багажом, они решат, что я беспокоюсь, как бы мой золотой слиток, или наркотики, или семьсот сигарет не свалились на пол? Господи, о чем это я? Ведь мне в самом деле нечего декларировать или прятать, но если они начнут расспрашивать меня, я уверена, что почувствую себя в чем-то виноватой, сама не зная в чем. Я ведь себя знаю: я способна даже признаться, что участвовала в знаменитом ограблении ломбарда «Бринкс Мат» в ноябре 1983 года, лишь бы почувствовать облегчение.
Жду поезда в метро. Таможня позади, я едва поборола охватившую меня панику, чтобы, увидев, как досматривают какого-то старика, успеть сделать многозначительный вид: «Да уж, я тоже отнеслась бы к нему подозрительно». Мой взгляд был весьма красноречив, типа, я считаю, что таможенник хорошо знает свое дело и сразу заподозрил неладное в человеке, который выглядит вполне невинно.
Кайф, я снова дома! Почты пришло маловато, в основном всякая дребедень, и все же кое-что стоит распечатать. Одно послание от Общества самаритян. Интересно, с какой это стати они мне написали? Не нравится мне это… Обычное письмо о пожертвованиях, а обращаются как бы лично ко мне.
Почти весь день стирала одежду, которую брала с собой в отпуск, гладила, освобождала холодильник от испортившихся продуктов. Теперь не знаю, чем заняться. Официально я в отпуске до двадцать третьего. Могу выйти на работу, но боюсь, подумают, что у меня, бедняги, нет личной жизни. Старая миссис М. уехала со своей кузиной на несколько дней куда-то, где живет старичье. Салли и Дэн тоже в отпуске, ясное дело, вместе. Осталось разве что разобрать кое-какие вещи, которые я упаковала на время отсутствия. Я уже начала их раскладывать, так что будет чем заняться вечером.