Дневник жениха

Тетя Зина хочет, чтобы события развивались у нее под контролем. Раз уж они «развиваются»… На всякий случай она спросила:

– А московской тете тебя представили?

– Нет еще.

– Почему?

– Люба сказала: «Зачем волновать зря?»

– Зря? – Тетя Зина испытала еще большее облегче­ние. – Пусть приходит к нам! – Ей очень хочется быть в курсе дела. – Значит, от своей тети она скрывает?

«Я не скрываю, а просто не посвящаю, – объяснила мне Люба, – раньше времени!»

Стало быть, время, по мнению Любы, не наступило. Наступит ли оно хоть когда-нибудь?!

Пишу невпопад… Ведь я же начал с нашей беседы о маме.

– У нее трое детей… От моего отчима, которого я почти не знаю. Они живут на Севере. Очень Крайнем…

– Прости, – сказала Люба. – Успокойся… Никакого трагизма!

И поцеловала меня в подбородок. Это было сегодня днем!

* * *

Нужно поговорить, – шепнула мне в институте Люба.

– Серьезно поговорить?

– Серьезно. Но ты не волнуйся. Ладно? Никакого тра­гизма!

Вечер сегодня не особенно торопился, потому что я ждал его.

Люба сказала, что мы встретимся у метро «Комсомоль­ская».

– Почему? – спросил я.

– Вечером… вечером…

Я знал, что там два выхода, но забыл. От волнения. А Люба могла этого не знать вообще. Сначала я вышел к Казанскому вокзалу. Неожиданно в голову пришла страш­ная мысль: «Она уезжает!» Я помчался сквозь подземный переход к Ярославскому. Видя, как я бегу, люди поплотней прижимали к себе чемоданы.

Люба никогда не опаздывала: «Зачем трепать нервы ближнему?»

Она ждала у автомата с газированной водой.

– Что случилось? – Это, разумеется, было моим пер­вым вопросом.

– Никакого трагизма… Я приняла решение. Не пере­бивай меня, – сказала она с той же решительностью, с какой отказалась выступать от имени Ольги. – У меня возникли сложности.

– В чем?

– Я же просила тебя… Во всем! После школы мы с мамой отлично спланировали: «Буду жить у тети, маминой сестры. Это почти всегда надежней, чем у папиной! Буду помогать ей…» Три года так было. Но тетина дочь, как говорится, «привела мужа». Теперь нас в двух смежных комнатах пятеро: тетя с мужем, ее дочь с молодым супру­гом, И еще я… Вот видишь, к каким сложностям приводят ранние браки! Твоя родственница права. Даже эти­чески не очень удобно. Ведь правда?

Я промолчал, ибо не знал, какое же она приняла реше­ние.

– Нет, ты не думай: тетя постоянно говорит, что я ей «все равно как сестра». Но сестра, или моя мама (это одно и то же!), наведывается лишь в гости: всегда определены день приезда и день отъезда. А я стала членом чужой семьи. Тетя на это не намекает. Я сама ощущаю: постоянно и тягостно для всех извиняюсь, благодарю. Это даже… чуть-чуть унизительно. Как сказал кто-то из великих: «Живи в доме, в котором ты дома». Это мудро.

Я опять промолчал.

– Сперва я хотела снять комнату или там… угол, койку. Но тогда мне не хватит стипендии. И даже тех денег, ко­торыми родители помогают своей молодой «развивающей­ся» дочери, как помогают молодым «развивающимся» го­сударствам… Им тоже, кажется, не хватает.

«Послушала бы тетя Зина, как эта „провинциалка“ мыс­лит!» – подумал я.

– Так вот… Я приняла решение, которое излагаю тебе не для обсуждения, а просто к сведению. Возьму в инсти­туте академический отпуск… Кстати, почему он так назы­вается? Похоже, что создан для академиков! Поеду на стро­ительство «зоны отдыха». К нам, под Кострому… Чтобы одни отдыхали, другие должны поработать! Или телегра­фисткой буду… в две смены. Я окончила курсы. Накоплю денег… И никакого трагизма! Сейчас пойдем за билетом.

В руке у нее были зажаты бумажки.

Я бросился делать ей предложение: «Будем жить в нашей двухкомнатной квартире. Сложимся втроем – и ма­териально, как говорится, вытянем!»

Но все это я произнес мысленно… Потому что в отличие от Любы не умел принимать решений. Не привык. Баржа на реке, особенно при бурном течении или в незнакомых местах, сама дорогу не выбирает. Она движется в фарватере своего буксира.

– Пойдем к тете Зине! – воскликнул я. И схватил ее за руку. – В кассу я тебя не пущу!

«Будь моей женой! Согласись… – должен был я про­изнести громко, не раздумывая, чтобы заглушить все ее сомнения. – Сейчас же, в эту минуту, стань моей невестой. Раз я первый, кому ты доверяешь свои планы, сомнении. Первый, к кому торопишься в трудную минуту…»

Но я этого не произнес. Потому что рядом не было тети Зины. А я плыл по ее течению. Баржа… Баржа! Это слово уже не было в моем представлении связано с речными просторами, волнами, берегами. Все – и течение, и бук­сир, и баржа – приобрело лишь обидный, иносказательный смысл. Мои поступки, незначительные и редкие, не принадлежали мне. Я был лишь исполнителем чужих решений, а не их создателем, не изобретателем их. И то смелое, единственно верное, что я должен был произнести, никак не произносилось. Язык мой и воля были не на хлипком собачьем поводке, а на давно и туго натянутом тросе. Почему же раньше я не замечал этого? Может быть, мне это было удобно?

Люба, наверно, не согласилась бы на мое предложение. Но я обязан был его сделать.

– Пойдем к тете Зине! – сказал я. – Там все решится!

– Что «все»?

– Вообще все! Идем…