ДНЕВНИК ЖЕНЫ МОБИЛИЗОВАННОГО. Право на счастье в любые времена

На самом же деле его отпустили всего на два дня. Когда до меня это дошло, я почувствовала, что меня размазывает катком об асфальт. Было ощущение, что ещё пара-тройка таких эмоциональных покатушек – и я закончусь. Конечно, я недооценивала себя, потому что дальше меня ждали такие аттракционы по раскачке эмоций, что американские горки в сравнении с ними – милая детская каруселька.

Я сообщила Лёше про списки, но воодушевляющей реакции от него не последовало, и совсем скоро мне стало понятно почему. Он спокойным и уверенным голосом, со свойственной ему ухмылкой, поделился рассуждениями, в которых описал свои мысли на этот счёт:

– Если эти списки действительно существуют, – сказал он, – то где они? И почему их ещё до сих пор не предоставили? Мы же увидели сегодня, сейчас, что никаких списков на бронь в военкомате из нашей организации у них нет. Я готов был уйти сегодня, и мне тоже тяжело каждые пару часов перестраиваться под новую информацию. Это нелегко – настроить себя на разлуку с семьёй. И лучше я буду морально готов. Про письмо ведь тоже была информация, что вроде как можно расслабиться. Мне намного спокойнее осознавать, что я принял решение. Я не собираюсь бегать и тем более искать какие то списки. Если они должны быть, то их и без нас предоставят – и тогда я спокойно и честно уйду домой. Но я не считаю, что должен на каждом шагу спрашивать, нет ли у них каких-то там списков с моей фамилией. И тем более не хочу, чтоб за меня, здорового мужчину, бегали и договаривались женщины.

Я так растерялась, что не понимала, как быть. С одной стороны, я обещала ему ещё в машине на трассе, что не буду вмешиваться. С другой стороны, мой жуткий страх перед расставанием и неизвестностью никуда не делся, равно как и советы таких же напуганных близких и знакомых. Мне очень хотелось сохранить его спокойное, если вообще в тот период что-то можно было так назвать, состояние.

Но сейчас я подумала, что если есть хоть малейший шанс, то мы должны попробовать им воспользоваться. И такой шанс вроде как появился, о чем и передали с его работы – есть списки, и он есть в этих списках. Опять как будто стало больше кислорода. Дышать стало легче.

Пятого октября, на всякий случай опять загрузив все вещи, мы весьма спокойные поехали к уже знакомому месту назначения, потому что теперь точно знали, что списки существуют. Там было так же: вновь много людей, очередь из мужчин и их родных и всё та же дверь. За дверью – заветные столы со специалистами, которые должны сообщить, что Лёша свободен.

И вот он заходит, садится к столу. Человек что-то очень долго пишет, а после показывает на дверь, но не на ту, где в ожидании стою я.

А на противоположную. На медосмотр.

Никаких списков не было.

От собственного бессилия я испытывала жуткую злость буквально на всё. На этот день, на это место, на этих специалистов, на эту дверь, на ширму медика, на Лёшину работу и коллег, на мужа и саму себя. В груди словно вспыхнуло пламя – боли, обиды, отчаяния и разочарования. Мне вновь стало нечем дышать. В глазах потускнело. Я смутно помню, как судорожно пыталась то ли позвонить, то ли написать коллегам по работе, которые были со мной на связи по этому долбаному списку. Помню, что ничего внятного я не услышала. Может, конечно, я не в состоянии была воспринимать информацию, а может, её и правда внятной не было. Никому не хочется признавать своё бессилие, проще пытаться найти в ком-то причину.

Я стояла растерянная возле входной двери с ощущением какого-то белого шума в ушах: как будто все разговоры и другие звуки смешались в единую сплошную субстанцию. Глаза перестали чётко видеть происходящее, все картинки размылись, словно я поплыла во времени и заступила в этой суете за грань реальности. Сейчас я головой я понимаю, что в этом состоянии я пробыла несколько минут, но тогда было ощущение, что я провалилась в него на час.

Чтобы прийти в себя, я стала глубже дышать, медленнее и глубже, и в этот момент увидела, как Лёша жестами подзывает меня к себе. Его взгляд, мимика, движения рук и всего тела вызывали ощущение абсолютной уверенности и спокойствия. Я уже не задавалась вопросом, можно мне входить или нет, я видела только глаза мужа и стремительно двигалась в его объятия. Прижалась к нему, отложила гнев на потом, взяла себя в руки и успокоилась.