Дневник Жеребцовой Полины

Вчера бомбили. Мы с мамой «прогулялись» за хлебом. Попали под обстрел. Прятались у женщин внизу, на «Березке», в большом доме на первом этаже. Женщин было три.

Все молодые чеченки. Одинокие. Красивые. Они, как и мы, пускали посторонних людей с улицы спасаться от стрельбы. Одна из женщин твердила: «Нас всех тут положат!» — и плакала.

Вторая жаловалась моей маме: «Не знаем, что нам делать? Какая торговля между войнами?

На один, два дня, на еду! На дорогу средств нет. За сумки с одеждой платить нечем! Наверное, мы возьмем, что у кого есть, и пойдем в подвал. Тот, где общежитие от четвертого Хлебозавода. Это недалеко. Два квартала от нашего дома. Там вода рядом. В подвале уже живут люди!»

Мы пересидели обстрел. От чая отказались. Вернулись домой.

12:00

Какой сейчас был обстрел!

Дальнобойные снаряды летели через наши дома и в зоне видимости разрушали частные постройки. Грохот адский! Некоторые из снарядов, наоборот, не долетали. Попадали в сады. Один разорвался совсем близко от дороги, в крайнем саду.

В это время трое: Султан — отец Хавы, высоченный дядя Валера, и седой Николай, — возвращались с рынка. Обстрел застал мужчин на пустыре. Какой-то снаряд упал в нескольких метрах от них. Мужчины успели повалиться на землю, на секунду раньше. Спаслись! Никого не ранило. Затем соседи дружно прыгнули, в свежую воронку.

Мужчины понадеялись, что дважды в одну точку не попадут. Другие снаряды падали рядышком. Соседи живы и продукты целы. Они вернулись домой!

В этот момент мы с мамой сидели в коридоре, в своей «нише» за дополнительной стеной

от окон. Наши несчастные коты спрятались под ванну! Они сильно испугались стрельбы. Мяукали. Осколок мой болючий «замолчал», дал мне передышку. Сегодня 7 ноября — революционный праздник бывшего СССР. Наверное, потому всем «весело»!

Патошка-Будур

(из страшной сказки о Грозном).

8 ноября 1999

6:00

Вчера вечером был ужасный тарарам!

Ракеты и снаряды летели во двор. Били минометы и пулеметы.

Стены нашего дома ходили ходуном. У всех вылетели остатки оконных стекол.

У нас они много раз заклеены бумагой «крестами», потому остались!

Когда мы клеили, некоторые из жильцов, потешаясь, ехидничали: «Кресты, как у русских на могиле!» Мама не реагировала. Она давала добрые советы: «Фильмы про войну с немцами смотрели? Какие там окна? Для сохранности все заклеены крест-накрест. Делайте так же!»

Единственное, что почерпнули из ее подсказки окружающие, сразу стали называть русских военных «немцами».

Я нашла хорошие стихи:

Есть в рыцарях убийств и риска

Ребяческой вдруг грусти взрыв,

И плачет навзрыд террористка,

Жука случайно раздавив.

Не помню, чьи строчки.

К вечеру пришел Аладдин. Вытащил меня «за шкирку» из ниши в коридоре.

И стал учить. Удивился, как быстро я запомнила все буквы, легко пишу их под

диктовку. Аладдин явился весь в глине. Объяснил, что когда шел — обстреляли наш пустырь. Ему пришлось с какой-то серой кошкой полежать в пустом окопе. Кошка вырывалась. Пыталась бежать. Она его оцарапала. Оказалось, это мой кот — Чипс! Аладдин спасался вместе с ним.

Мы нагрели воды, чтобы наш гость на кухне мог помыться и помыть голову. Постирали его одежду. Мама заявила, что все мокрое и в ночь она его не отпускает. Он сопротивлялся для приличия, но просиял и остался!

Нам с мамой пришлось тесниться на бабушкиной кровати, а гостю мы одолжили диван.

Мы рассказали «Старшему брату»: временно рядом с нами живет семья с четвертого этажа. Чеченцы. Раньше с молодой веселой женщиной из этой семьи мы дружили. Особенно в Летнюю войну. Но теперь времена окончательно переменились. Соседка и ее родственники держатся надменно. С неприязнью к нам и другим русским людям. Терпим. Помним их горе. В дни летней войны у подъезда погиб сын соседки, 19 лет! Пушинка и Тамара были ранены.

Мы в этом не виноваты, но... вина на нас, так как стреляли по двору из русской воинской части. Аладдин объяснил:

- Неприязнь и ненависть — неизбежны! Вы должны быть к этому готовы. Понадобится много терпения, чтобы вынести незаслуженные обвинения и обиды.

И признался:

- Мои знакомые не понимают меня, когда я говорю, что иду проведать русскую семью. Рассказываю о том, что подружился с вами. Что вы нормальные. Мне не верят!

Вечером в тишине я, соскучившись по улице, выглянула во двор. Увидела там осколки величиной с руку! Такой пополам рассечет. Они как большие «поленья» для растопки печи.

Царевна Будур.

9 ноября 1999

Мой «Старший брат» Аладдин ночевал у нас! Мы долго говорили. Он кормил меня конфетами. Аладдин брался убирать в квартире, вообще вел себя как родственник. Я многое о нем узнала. О его детстве, школьных проказах. Потом на него «нашло». Произошли резкие перемены. Он начал ругать меня за то, что я неправильно ем, неправильно ношу головной платок. Очень медленно складываю буквы, когда читаю. Я поняла. И его тоже временами раздражает моя славянская кровь.

Мама вступилась. Заявила, полушутя, что он «нудный». Добавила:

- Когда гость делает замечания хозяевам — его пора выгонять!

Аладдин обиделся. Не завтракал. Ушел. Но я знаю — вернется!