Дневник

– Попробуйте сольфеджио. Какой у вас голос? Сопрано?

– Нет, контральто.

– Посмотрим.

Вартель, который не встает с кресла, сделал знак начать. Я начала сольфеджио, сначала дрожа, потом с досадой и довольная собой в конце. Я не сводила глаз с длинной фигуры учителя. Это удивительно.

– Ну,- сказал он,- у вас скорее меццо-сопрано. Это голос, который будет увеличиваться.

– Что же вы скажете?- спросили обе дамы, входя.

– Я скажу, что голос есть, но вы знаете, надо много работать. Это голос совсем молодой, он будет расти, наконец, он будет следовать за развитием молодой девушки. Есть материал, есть орган, надо работать.

– Так что вы думаете, что это стоит труда?

– Да-да, надо работать. О да, надо работать!

– Я дурно спела?- сказала я наконец.- Я так боялась!

– Ах барышня, нужно привыкнуть, нужно превозмочь этот страх, он был бы совершенно неуместен на сцене!

(Но я была в восторге уже от того, что он сказал, потому что то, что он сказал, страшно много для бедной девушки, которая не доставит ему никакой выгоды. Привыкнув к лести, я приняла, было, этот холодный рассудительный тон за холодность, но скоро поняла, что, в сущности, он остался доволен).

Он продолжал:

– Нужно работать, у вас есть данные… Это уже страшно много!

Между тем аккомпаниатор мерил меня взглядом с ног до головы, тщательно осматривая мою талию, плечи, руки, фигуру. Я опустила глаза, прося провожавших меня дам выйти.

Вартель сидел, я стояла перед его креслом.

– Вы брали уроки?

– Никогда… то есть только десять уроков.

– Да. Словом, нужно работать. Не можете ли спеть какой-нибудь романс?

– Я знаю одну неаполитанскую песню, но у меня здесь нет нот.

– Арию Миньоны!- закричала тетя из другой комнаты.

– Отлично, спойте арию Миньоны.

По мере того, как я пела, лицо Вартеля, выражавшее сначала только внимание, стало выражать некоторое удивление, потом прямо изумление и, наконец, он дошел до того, что стал качать в такт головой, приятно улыбаться и подпевать.

– Гм…- произнес аккомпаниатор.

– Да, да,- отвечал профессор наклонением головы. Я пела в большом возбуждении.

– Держитесь на месте, не шевелитесь, ну, отдохните!

– Ну, что же?- спросили мы все три зараз.

– Что ж! Хорошо! Заставьте-ка ее сделать… (А, черт, я забыла слово, которое он сказал!)

Аккомпаниатор заставил меня сделать… ну, все равно, какое слово; он заставил меня взять одну за другой все мои ноты.

– До si naturel,- сказал он старичку.

– Да. Это меццо-сопрано, что ж, это еще лучше, гораздо выгоднее для сцены.

Я продолжала стоять перед ним.

– Сядьте, барышня!- сказал аккомпаниатор, снова осматривая меня с головы до ног. Я присела на край дивана.

– Что ж, барышня,- сказал строгий Вартель,- надо работать, вы добьетесь.

Он говорил мне еще много разных вещей относительно театра, пения, уроков – все это со своим невозмутимым видом!

Сколько времени потребуется, чтобы сформировать ее голос?- спросила графиня.

– Вы понимаете, сударыня, это, смотря по ученице: для некоторых нужно очень немного времени,- это зависит от ее понятливости.

– Ну, у этой ее более, чем достаточно.

– Тем лучше. В таком случае, это легче.

– Ну, сколько именно времени?

– Чтобы вполне сформироваться, чтобы ее закончить, нужно добрых три года… да, добрых три года работы, добрых три года…

Я молчала, обдумывая, как бы отомстить негодному аккомпаниатору, выражение которого говорило: «Хорошо сложена и миленькая! Это будет занимательно!».

Сказав еще несколько слов, мы поднялись. Вартель, не вставая с места, снисходительно протянул мне руку. Я искусала себе все губы.

Как только мы вышли, я попросила тетю вернуться и рассказать ему, кто мы такие.

Мы снова вошли в комнату, от души смеясь. Тетя протянула свою карточку. Я объяснила строгому маэстро весь этот фарс.

Но что за мину состроил аккомпаниатор! Я никогда этого не забуду! Я была отомщена.

– Если бы вы поговорили еще немного времени, я признал бы вас за русскую,- сказал Вартель.

– Еще бы! И, однако, разве я не говорила! Тетя и графиня М. объяснила ему мое желание узнать истину из его знаменитых уст.

– Я уже сказал вам, сударыня! Голос есть; нужно только, чтобы был талант.

– Он будет! Он есть у меня: вы сами увидите это. Я была так довольна, что согласилась идти пешком до Grand Hotel.

– Все равно, моя милая,- сказала графиня,- я из другой комнаты наблюдала за лицом профессора, и когда вы пели Миньону, он был просто изумлен. Ведь он сам подпевал, и это со стороны такого человека! И по отношению к маленькой итальянке, которую он судил с величайшей строгостью!..

Мы обедали вместе. Я была очень довольна и высказывалась вся, как есть, со всеми своими странностями, причудами, со всеми своими надеждами.

После обеда мы долго оставались на балконе, наслаждаясь свежестью воздуха и зрелищем проходящих по двору – взад и вперед – путешественников.

Итак, я буду учиться с Вартелем. А Рим? Надо это обдумать…

Уже поздно, я скажу это завтра.