Дневник

Мама, которая все забывает для моего благополучия, долго говорила с отцом. Но отец отвечал шутками или же фразами, возмутительно индифферентными. Наконец, он сказал, что вполне понимает мой поступок, что даже враги мамы считали его вполне естественным, и что следует, чтобы его дочь, достигнув шестнадцати лет, имела покровителем отца. Он обещал приехать в Рим, как мы и хотели. Если бы я могла верить.

Пятница, 28 ноября. До вечера все шло ни хорошо, ни худо, но вдруг начался разговор очень серьезный, очень сдержанный, очень вежливый, о моей будущности.

Мама выражалась во всех отношениях надлежащим образом.

Но надо было видеть в это время моего отца. Он опускал глаза, отговаривался.

Существует малороссийский диалог, который характеризует нацию и который, в то же время, может дать понятие о манере моего отца.

Два крестьянина:

Первый крестьянин.- Мы шли вместе по большой дороге?

Второй крестьянин.- Шли.

Первый.- Мы нашли шубу?

Второй.- Нашли.

Первый.- Я тебе ее дал?

Второй.- Дал.

Первый.- Ты ее взял?

Второй.- Взял.

Первый.- Где она?

Второй.- Что?

Первый.- Шуба.

Второй.- Какая шуба.

Первый.- Да мы шли по большой дороге?

Второй.- Шли.

Первый – Мы нашли шубу?

Второй.- Нашли.

Пер вый.- Я ее тебе дал?

Второй.- Дал.

Первый.- Ты ее взял?

Второй.- Взял.

Первый.- Где же она?

Второй.- Что?

Первый.- Шуба!

Второй.- Какая шуба?

И так до бесконечности. Но так как сюжет не был смешон для меня, я задыхалась, что-то поднималось к горлу и причиняло мне страшную боль, особенно потому, что я не позволяла себе плакать.

Я попросила позволения вернуться домой с Диной, оставив маму с ее мужем в русском ресторане.

Целый час я оставалась неподвижна, со сжатыми губами, со сдавленной грудью, не сознавая ни своих мыслей, ни того, что делалось вокруг меня.

Тогда отец начал целовать мои волосы, руки, лицо с притворными жалобами и сказал мне:

– В тот день, когда ты будешь действительно нуждаться в помощи или покровительстве, скажи мне одно слово, и я протяну тебе руки.

Я собрала мои последние силы и твердым голосом отвечала:

– Этот день настал, где же ваша рука?

– Ты теперь еще не нуждаешься,- ответил он поспешно.

– Нуждаюсь.

– Нет, нет.

И он заговорил о другом.

– Вы, папа, думаете, что этот день настанет, когда мне понадобятся деньги? В тот день я сделаюсь певицей или учительницей музыки, но ничего не попрошу у вас.

Он не обиделся, ему достаточно было видеть меня такой несчастной, какой только я могу быть.

28 ноября. Мама была со мной у доктора Фовеля, и доктор этот осмотрел мое горло своим новым ларингоскопом. Он объявил, что у меня катар и хроническое воспаление гортани (в чем я и не сомневалась, ввиду дурного состояния моего горла) и что нужно энергически лечиться в течение шести недель. Благодаря этому мы проведем зиму в Париже, увы!

Пятница. 1 декабря. Вчера мы покинули Париж. Мама с ее тридцатью шестью пакетами приводила меня в отчаяние. Ее крики, огорчения, коробки возмутительно буржуазны… Наконец!

Ницца. Суббота, 2 декабря. Тетя сама принесла мне кофе, я велела распаковать некоторые чемоданы и стала сама собой в первый раз со времени путешествия. В России мне недоставало солнца, в Париже – платьев.

Я подумала о своем образе жизни. Укладывать, распаковывать, примирять, покупать, путешествовать.. И так постоянно.

Сойдя в сад, я нашла там г-на Пеликана с его доктором, Иванова, окулиста дедушки, генералов Вольфа и Быховца, и Аничковых. Надо было показаться и удовлетворить моих маменек, которые недовольны тем, что я потолстела.

Видите, какое счастье! Но я их всех покинула, чтобы видать моих женщин с улицы Франции.

Вот так прием! Мне сообщили о свадьбах, о смертях, о рождениях. Я спросила, как идет торговля.

– Плохо,- отвечали мне.

– Э, видимо, все идет плохо, с тех пор, как Франция стала республикой,- воскликнула я.

И я начала рассказывать. Когда узнали, что я видела la Chambre, все попятились с большим уважением, потом столпились вокруг меня. Подбоченившись, я сказала речь, перемешанную местными поговорками и восклицаниями, в которой изобразила республиканцев как людей, запустивших руки в народное золото, как я в этот рис,- и с этими словами я погрузила мою руку в мешок с рисом…

После такого долгого отсутствия небо Ниццы приводило меня в восхищение. Мне хочется прыгать, когда я вдыхаю этот чудный воздух, когда гляжу на это прозрачное небо.