Дневники

2.12. Сторонники всяческих свобод крайне нетерпимы – особенно в своей среде. Помню, читал программу одного из революционных обществ – кажется, того, в котором состоял Д. Каракозов, – и там важнейшей задачей после уничтожения царя и помещиков считалось уничтожение инакомыслящих среди своих же. Выходит, что само ратование за свободы по иронии жизни сопряжено с нетерпимостью – как и всякое ратование за радикально новый порядок. *** Среди здешних книг встречаются старорежимные, на форзаце их напечатано с ерами и ятями; «Берегите книгу: не рвите листов, не перегибайте корешок, не накрывайте ею котелков с горячей пищей и т.п. Книга от этого портится и ваши товарищи по заключению будут лишены возможности прочитать ее». На советских суше: «В случае порчи книги, стоимость ее будет взыскиваться с виновного, а камера лишается права пользоваться библиотекой». В первом случае призыв заботиться о других арестантах, во втором – не только угроза, но и привлечение всей камеры к ответственности, призыв к соглядатайству. *** По мнению дореволюционных иностранных наблюдателей, только староверы отличаются в России деловыми качествами. Староверы – что характерно для гонимых – хозяева, скопидомы, ростовщики, т.к. надо откупаться от гонителей. *** Уж сколько времени прошло после того, как Гёдель доказал теорему, что во всяком достаточно широком классе понятий необходимо есть вопросы, ответить на которые можно только расширив сам этот класс понятий, и, следовательно, абсолютно логически замкнутая система в принципе невозможна. Но кто же руководствуется теоремами, когда дело идет о портфелях – всякая попытка расширить класс общепринятых понятий встречается в штыки. Основатели религиозных и социальных движений – люди, как правило, предельно самобытные, дерзновенные и в отрицании старого и в утверждении нового. Среди их последователей немало ярких личностей, пока новое движение не победило, а потом – ординарность, поклоняющаяся застывшему результату. Они всегда гонители очередной самобытности (в начале всякого движения цель – истина и справедливость, независимо от их толкования; после победы – удержаться бы у власти любой ценой) и дерзновения. Гонители под истлевшим знаменем своих пророков – вечно гонимых. *** Панин (екатерининский вельможа): «Россия управляется милостью Божией и глупостью народной». *** Объективность это бескорыстная субъективность.

3.12. Сколь бы ни было трагическим твое мировосприятие, жизнь дает тебе такие унизительные пинки, что ты корчишься и кривляешься, как паяц, в самые неподходящие для трагической роли моменты. Им, конечно, мало приговорить меня к расстрелу, надо довести меня до нужной кондиции, чтобы я покривлялся на потеху публике.

Дудки! Будь я испанцем, как Унамуно, не побоялся бы пафоса крика: «Можете меня убить, но не убедить!»

4.12. Ленин о буржуазной демократии словно бл. Августин о язычестве, добродетели которого суть только скрытые пороки. *** Лесков. «Некуда»: «Сейчас упеку, – говорит Никон Родионович. – Чувствуй, с кем имеешь обращение!» Народ это очень чувствовал и не только ходил без шапок перед Масленниковыми хоромами, но и гордился им. У нас теперь, – хвастался мещанин заезжему человеку, – есть купец Н.Р. Масленников прозывается, вот так человек! Что ты хочешь, сейчас он с тобою может сделать; хочешь в острог тебя посадить – посадит; хочешь плетюганами отшлепать, или так в полицы розгам отодрать, – тоже он тебя отдерет. Два слова городничему повелит, или записочку напишет, а ты ее, эту записочку, только представишь, – сейчас тебя в самом лучшем виде отделают. Вот какого человека мы имеем!… А вить что? – Наш брат мужик». *** Гонения на разномыслов страшнее геноцида, – геноцид лишает людей жизни, уничтожение же инакомыслия посягает на сам смысл жизни как таковой, т.е. дух, игру ее и рост через различия.