Дневники

6.6. Отправил письмо Люсе. Эдаким бодрячком все прикидываюсь – доброго молодца, де, и сопли греют. На другой день после приговора дали нам час на разговор в присутствии Круглова. Я болтал без остановки – всякие пустяки и анекдоты, лишь бы не касаться приговора – нежелание разменивать чистоту трагического переживания своей судьбы на мелочь утешительства? Быть казненным рукой советского закона – это судьба, тогда как быть советским заключенным – это не судьба, а образ мышления, за который надо расплачиваться. ***Закон есть мера политическая, есть политика» (Ленин). Не констатация печального жизненного факта, а лозунг на вечные времена. ***Тоталитарное государство еще на заре своего существования пытается вторгнуться в сферу духовной жизни человека. Ориентация на промышленный скачок (старинная и очень национальная история: человек – ничто, государство – все, которой оправдания всегда находятся) путем безжалостнейшей эксплуатации населения… Экономические рычаги слишком слабы, возникает настоятельнейшая потребность в выявлении внутренних резервов стабилизации и усиления тоталитарного режима. Духовная сфера становится объектом грубейшего манипулирования, конечная цель которого – выведение нового человека, то есть такого, который с религиозным энтузиазмом откликается на все лозунги, выкрикиваемые вождями, готов безропотно участвовать во всех социально-политических экспериментах, заранее согласен на все костоломные повороты во имя теории, такого человека, чье недовольство, каковы бы ни были его истинные причины, легко канализируется, направляется в нужную сторону… Впрочем, эксперименты – во многом анахронизм. О них истово толковали только в период борьбы за власть, которая и должна была дать возможность воплотить теорию в жизнь, поставить эксперимент во внелабораторных условиях, на живом многомиллионном человеческом материале, но стоило теоретикам-экспериментаторам придти к власти, как проблема ее удержания отодвинула все кабинетные мечтания на весьма второй план. На первом плане – удержаться у власти, и именно мне, а не кому-то там другому. Отныне и навсегда всякое экспериментирование подчинено лишь проблеме стабилизации власти властвующих, а отнюдь не учинению всенародного блаженства.

8.6. Еще не знаю, как здесь поставлено дело с бумагами – очень ли охотятся за ними или так себе? По приезде у меня отобрали все мои 4 книги и конспекты. Дневники же я умудрился уберечь – лагерные навыки кое-что значат. Кстати, отобранные у меня 24-го декабря бумаги, я обнаружил в своих вещах – видно, их даже не просматривали. Хороший знак.

Вряд ли мне удастся разработать надежную систему охраны своих бумаг. Придется все время быть настороже, полагаясь на счастье больше, чем на что-либо другое, так как угрожающие ситуации многочисленны и многообразны. Россия, по излюбленному выражению Колоди[18], страна лаптей и спутников – сочетание тонкачества и грубятины. И то и другое, к несчастью, с трудом поддаются вероятностному предвидению – в каждой конкретной ситуации надо заново оценивать расстановку сил и действовать, исходя именно из этой оценки, без оглядки на схемы. ***В вещах моих сохранился и черновик заявления об отказе от советского гражданства, написал я его 25-го декабря. Люся очень тактична и чутка, и все же я так был озабочен тем, чтобы придать разговору максимально легкомысленное направление, что заболтался и забыл самое главное: в самом конце свидания, когда угроза преждевременного прекращения его уже не страшна, я хотел сказать ей, что в случае, если кассационный суд оставит приговор в силе, я не буду писать о помиловании, а вместо этого обращусь в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой лишить меня советского гражданства – хоть перед смертью.

Я помнил об этом все время, но свидание кончилось так неожиданно быстро, что я смешался. Самый последний момент, когда она уже шагнула к двери, еще была пара секунд для десятка слов и не начни она деланно бодро: «Я уверена…», я бы успел сказать, что не считаю себя советским гражданином и буду добиваться лишения меня гражданства, но вместо этого я, вжившись в роль человека, легкомысленно и юмористически смотрящего на свое положение, продекламировал Вийона, слегка подправив его:

«Я Эдуард, чему не рад,
увы – ждет смерть злодея,
и сколько весит этот зад
узнает завтра шея».

Люся рассмеялась невесело и, сказав: «Ну зад-то у тебя еще достаточно, похоже, весит», – ушла.