Дневники

Государственный обвинитель исходит из предположения, что за границей я стал бы заниматься деятельностью, враждебной по отношению к Советскому Союзу. При этом он исходит из моих якобы антисоветских убеждений, которые я, однако, никому не высказывал. У меня не было умысла нанести ущерб Советскому Союзу. Я всего лишь хотел жить в Израиле. Возможная просьба о политическом убежище не расценивалась мною как враждебный политический акт. Об этом неверно говорится в обвинительном заключении. Я не высказывал желания выступить когда-нибудь на пресс-конференции и ни с кем не обсуждал этого вопроса. Не вдаваясь в прочие причины отсутствия у меня таких намерений, скажу только, что присущий мне иронический склад ума надежно застраховал меня от всяких политических выступлений. Я искренне сожалею, что дал согласие на участие в этом деле, и считаю себя лишь частично виновным по ст. 64-а (через 15) и по ст. 72 УК РСФСР. Прошу суд о снисхождении к моей жене Сильвии Залмансон. Прошу и о справедливости к себе. Живешь ведь один раз.

Израиль Залмансон:

Единственное, что толкнуло меня на это – желание жить и работать в государстве Израиль – моей духовной родине. Желание это сделалось главной целью моей жизни. Под следствием я понял ошибочность моего поступка. Я хочу заверить вас, что впредь никакие обстоятельства не заставят меня переступить закон.

Алексей Мурженко:

Прежде чем говорить о себе, я прошу суд о снисхождении к Кузнецову и Дымшицу.

Я полностью согласен с моим адвокатом. Прокурор утверждает, что я антисоветчик и поэтому принял участие в этой акции. Но это неверно. Первая судимость была причиной полной неустроенности моей жизни. А то, что я принял участие в этом предприятии, – следствие моей жизненной неопытности. Моя жизнь – это 8 лет Суворовского училища; 6 лет лагерей для политических заключенных и только два – свободы. Проживая в глуши, я не имел возможности применить свои знания и должен был их похоронить. Вы решаете мою судьбу, мою жизнь. 14 лет заключения, которые потребовал обвинитель, означают, что меня считают неисправимым и решили поставить на мне крест. Я никогда не преследовал преступных целей. Я прошу суд определить мне такой срок наказания, который оставил бы мне надежду на счастье, на будущее мое и моей семьи.

Юрий Федоров:

Размышляя о том, что мы совершили, я убедился, что у нас была единственная цель – покинуть СССР. Ни у кого не было цели вредить СССР. Считаю, что нами были приняты все меры, чтобы обезопасить жизнь летчиков. Я признаю себя виновным лишь в попытке нарушить государственную границу и готов за это нести ответственность, но по совести виновным себя не считаю – ничего не совершил. Обвинитель не поскупился на сроки, но знает ли он, что значит хотя бы три года в лагере… Речь общественного обвинителя направлена против захвата самолета и с ней можно согласиться. Что касается револьвера, то он был взят на случай финляндского варианта. С антисоветскими убеждениями я расстался еще в лагере. Идя же на захват самолета, мы не подозревали, что кто-то из нас более виноват, а кто-то менее. Каждый делал, что мог. Вдруг оказалось, что во всей акции больше всех виноваты Дымшиц и Кузнецов. Дымшиц по крайней мере собирался пилотировать самолет, но не могу понять, почему Кузнецов вдруг оказался виновнее всех нас остальных. В отношении возможных последствий я могу сказать, что раз уж акция не состоялась, то не стоит и гадать о том, как бы она прошла. Прошу суд проявить милосердие к Кузнецову и Дымшицу. Хочу подчеркнуть: я сам настоял на своем участии, а Мурженко привлечен мною даже вопреки желанию Кузнецова.

Анатолий Альтман:

Граждане судьи, я обращаюсь к вам с просьбой сохранить жизнь Кузнецову и Дымшицу и назначить минимальное наказание единственной среди нас женщине – Сильвии Залмансон. Я выражаю глубокое сожаление, мне искренне жаль, что я и мои товарищи оказались на этой скамье. Надеюсь, что суд найдет возможным наказать нас не очень сурово. Я не имею возможности отвести от себя наказание за участие в преступлении, но одно обстоятельство вызывает у меня недоумение. Дело в том, что в 1969 г. я подавал заявление на выезд в Израиль, т.е. хотел изменить родину. В том случае мое желание вызвало ко мне презрение и только, а в настоящем случае – суд. Мое недоумение не праздное, потому что речь идет об изоляции, о лишении свободы и о боли наших близких. Я родился в советское время и всю жизнь провел в советской стране. Классовую сущность сионизма я не успел изучить, но я хорошо знаю, что народы и страны в разные времена переживают различные политические состояния и не становятся от этого хуже или лучше. Сегодня, в день, когда решается моя судьба, мне прекрасно и тяжело. Я выражаю надежду, что Израиль посетит мир. Я шлю тебе сегодня поздравления по этому поводу, моя земля. Шолом-Алейхем! Мир тебе, земля Израиля!

Лейб Хнох: