Дневники

Позвонил Герой Советского Союза Бочаров и пригласил прийти к нему завтра утром в 9 часов. “Молодая гвардия” просила написать брошюру.

17. [XI]. Вторник.

Утром пошел к Герою Н.Бочарову. Небольшого роста, горбоносый, белокурый, начавший лысеть, молодой человек в гимнастерке и синих брюках. В 1939 году он аплодировал мне, будучи командиром взвода танкового полка, во Львове, в Доме Красной

196

Армии, когда я читал отрывки из сценария “Александр Пархоменко”. Сейчас он — помощник командующего армии и политчасти. Два обстоятельства помогли ему стать Героем — физкультура, он даже составлял гимнастические группы и, наверное, мечтал работать в цирке (сейчас стыдится): отсюда, из физкультуры, смекалка, и второе, что, будучи пехотинцем и командиром роты, он знал противотанковое оружие и, не растерявшись, обратил его против немцев (орудие было немецкое). И вот теперь, три года спустя, я сижу в его номере и записываю его рассказ. Человек перешагнул гору, а я за это время?

Позвонили из “Нового мира”, торопят с романом.

 

18. [XI]. Среда.

Утром родственница Маруси, нашей домработницы и воспитательницы детей, вернее няни, принесла мне бумаги. Она работает в типографии. Как она получила бумагу — бог ее ведает. Денег не взяла. Ей 27 лет, простенькая, худенькая, в платочке, работает печатницей. Тамара спрашивает:

— А где ваш муж, Паша?

— А он под Сталинградом. Он в штабе Жукова, их туда перебросили.

— Какой у него чин?

— Да и не знаю, точно. Вроде “капитан”, что ли! Ее подруга, тоже племянница Маруси, Тоня говорит:

— Он к ордену представлен.

Женщина эта была работницей у одной нашей знакомой,— не помню фамилии, такая кругленькая, белокурая,— была одно время у художника Тышлера¹⁹⁴. Затем поступила в типографию,— и вот муж ее — капитан из штаба генерала Жукова. По прежним масштабам, Жуков вроде генерала Брусилова,— кто же был бы этот капитан? Сын банкира, крупного помещика, университетское, может быть и академическое, образование,— а теперь? И жена его не придает этому значения, да и он, небось, не очень — “направили на работу — и работаю”. Отрадно, но и грустно.

Иногда думаешь, что знания отстают от должностей. Ложь “Фронта” не в том, что таких событий не бывает, что люди не хотят учиться, а в том, что учиться некогда, да и не у кого и самое главное — короткое время. Мы его укорачиваем, столетие хотим

197

вместить в пятилетку, а оно, окаянное, как лежало пластом, так и лежит.

Немножко правил роман. Тамара пошла к брату. Бедняга лежит уже неделю почти. От донорства он обессилел и болезнь переносит плохо — 38,7, он уже бредит.

Зашел в квартиру на Лаврушинском. Холодно. Трубы не нагреты. На лестнице темно. Переулок разгружен и подметен. Ни звука, ни телеги, ни автомобиля. Утром оттепель, к вечеру подтаяло. Небо в тучах, и льдинки на асфальте блестят как-то сами по себе. Снег в канаве грязный.

Весь город в кино: первый день идут “Три мушкетера”.

Тамара пришла от брата. Ник[олай] Вл[адимирович] держит собаку, овчарку, на которую и получает паек. На днях было собрание собачников. “Прорабатывали” людей, которые сами съедают собачий паек, а собак кормят раковыми опухолями, получая их в Раковом институте. Когда Тамара, возмущенная и потрясенная, спросила:

— Но кто же дает им раковые опухоли?

— По блату сейчас все возможно.

И он же рассказал случай на даче. Упросили повара, кормившего какую-то военную часть, давать им остатки от обеда — для собаки. Послали домработницу за остатками. Повар получил 50 рублей. Смотрит — он наливает в ведро прямо из котла, из которого кормят и красноармейцев. Дня через три, повар требует денег:

— Позвольте, мы вам дали!

— Мало.

— Что же мне собаке ведро надо?

— А мне меньше отпускать какая выгода?

Хлопочем у начальника московской милиции Романенко о прописке бывшей нашей домработницы Евд[окии] Труниной. Хлопочем, звоним, умоляем, письма шлем, Союз писателей шлет письма Романенко — неделю, другую. И, конечно, отказывают. А домработница Сельвинских прописалась через какого-то мелкого милицейского чина, дав ему литр водки.— Жидкая валюта!

 

19. [XI]. Четверг.

Обедал в”Союзе, рядом с Леоновым. При дневном, убогом московском свете, видно, что он сильно состарился. Пониже щек—

198

морщины, углы губ опущены, лицо дергается. Зашли к нему. Кактусы. Мне кажется, он их любит за долговечие. Смотрели книгу “Правда о религии в России”¹⁹⁵ — неправдоподобно хорошо изданную. Так издавали только Пушкина в юбилей его смерти. Книга внушает какое-то горькое неприятное чувство. Религия и попы не только не раздражают меня,— но удивляют и наполняют уважением. Следовательно, вопрос здесь не в религии и попах, а в чем-то другом. Книга мне кажется нескромной, визгливой. Если это для заграницы, то все равно там книги издают лучше и никого не удивишь, не поразишь. Если для нас,— то кого можно из нас обмануть?