Дневники. 1913–1919

16 февраля. Четверг. Опять все большое утро (9 до 31/2) за пристальнейшей работой по разбору и истолкованию текста Актов экспедиции, т. I, № 94. Возился с картами и разными летописями. Книги валяются на полу около стола; стол мал для такой работы. Семинарий в Университете, довольно оживленный. Вечером у нас Е. А. Сосницкий, приходивший прощаться перед отъездом. Я звал также Д. Н. Егорова, но он не мог прийти, сказал, что «люди 1911 года»49 собираются на совещание у проф. Шервинского о том, как им быть. В газетах речи Милюкова и Керенского; первая с нападками на правительство, вторая с нападками на кадетов и октябристов и с выпадами против войны и против «империалистических планов», т. е. против захвата Дарданелл. Кто-то из депутатов, слушая эту речь, назвал Керенского «помощником Вильгельма», что и верно50.

17 февраля. Пятница. С утра с 9 часов интенсивно работал над комментарием текста памятника (Акты экспедиции, т. I, № 94) до 21/2, когда отправился на Высшие курсы на семинарий. К вечеру сильно устал и, кроме газет, ничего уже не мог читать. Продолжается очень холодная погода, – 15°.

18 февраля. Суббота. Едва добрался на трамвае до Университета на лекцию. Пришлось долго его ждать. Вагон битком набитый, толкотня и брань пассажиров между собой и с кондукторшей. Но труднее всего было вылезти из вагона около Университета: он был, что называется, битком набит. Едва протискался и поплатился пуговицей от пальто; хорошо, что осталось цело пальто, нередко теперь рвут одежду. На лекцию значительно опоздал. У булочных длиннейшие хвосты в ожидании хлеба, которого раздают очень понемногу. Эти толпы, стоящие в хвостах, настроены все же благодушно; все время слышен оживленный говор. И только когда, за распродажею хлеба, булочную закрывают, видишь некоторых, расходящихся со вздохами и в большом унынии. Теперь, как я понимаю, вопрос о победе заключается в том, кто кого перенедоедает: союзники немцев или немцы союзников. Терпение! После лекции пристал ко мне в большой профессорской проф. К. А. Андреев, истомивший меня двухчасовым расплывчатым спором о политическом положении. Неловко было спор оборвать и уйти, но время досадно потерянное. Послал телеграмму Сытину по поводу его завтрашнего юбилея51. Дома никого не нашел из своих. Л[иза] и М[иня] уехали к Карповичам. Читал думские речи в большой тишине и опять очень удовлетворен второй речью Риттиха, вдребезги разбившего и посрамившего Милюкова52. Вечер провел у М. К. Любавского в обществе петроградских гостей: С. Ф. Платонова и Васенко, которые приехали на завтрашний диспут Яковлева. Были также наши: А. Н. Филиппов, Готье, Савин, Егоров и Веселовский. Разговоры о недостатке хлеба, о петроградских происшествиях, а затем совещались о подготовительных мерах к будущему съезду русских историков53.

19 февраля. Воскресенье. Диспут А. И. Яковлева в 1 ч. дня в Богословской аудитории. Публики довольно много, преимущественно курсистки. Присутствовала и наша «оставленная» молодежь. Хоры пусты. Речь была прочитана А. И. [Яковлевым] по тетради как-то вяло, хотя составлена очень литературно и занимательно. В ней только напрасно пущены были некоторые эффекты из книги, оказавшиеся дутыми, как то, что в одном городе было 4 обывателя, а Разряд требовал от этого города несколько сот деловцов на постройку черты, что жители Калуги все ушли в Москву жаловаться на тяжесть повинности. Оппоненты доказали А. И-чу [Яковлеву], что все это было не так. М. К. [Любавский], прекрасно возражавший, дельно и живо, доказал, что Разряд свои требования исчислял на основании сошного письма, приходившегося на город, что воеводские отписки преувеличивали затруднения, так как воевода желал избегнуть ответственности. В особенности сильно напал М. К. [Любавский] на заключительные страницы книги, упрекнув А. И. [Яковлева] в стремлении подражать автору «Истории города Глупова»54.