Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

26 сентября. Суббота. Утром прогулка по Девичьему полю. Затем над биографией Петра. Помешал мне явившийся из Казани оставленный там при университете С. А. Пионтковский, державший государственные экзамены в бытность мою в Казани председателем комиссии83. Он и тогда показался мне весьма недалеким и оставлен был ради того, что сын профессора: «по отцу и сыну честь»84. Сегодня я еще более убедился в этом. Он разошелся с женою, весьма миловидною и умненькою особою, прекрасно одновременно с мужем державшею те же экзамены, много лучше мужа. Он хочет жить в Москве и просил позволения посещать семинарии. Представления о магистерском экзамене у него смутны. Битый час, как и в Казани, я ему разъяснял наши требования. Семинарии посещать ему, конечно, может быть полезно. Только что он ушел, явилась m-me Фомина, готовящаяся так же к магистерскому экзамену по русской истории. Это очень точный ум и, кажется, светлая голова. Вслед за ней, только что было наладилась моя работа, явилась одна из курсисток, вчера бывшая на семинарии, но не понявшая, в чем дело, и пришла расспрашивать и переспрашивать; а в сущности – не знает, куда девать время. Все же удалось, просидев до 6 часов, кое-что сделать. Затем прогулка до Мерилиза85 за этими листками. Вечер за статьей Щепкина и за записками Шишкова. Миня за завтраком расплакался, что не удалась прогулка с Богоявленскими в Сокольники.

27 сентября. Воскресенье. Утро после прогулки и подготовки к завтрашней лекции за биографией Петра. Миня уехал с Богоявленскими в Пушкино, и сколько было радости при отъезде. Мы завтракали вдвоем с Лизой. До чаю я опять писал биографию и закончил Кожуховский поход. К чаю пришел С. Б. Веселовский, по обыкновению очень пессимистически настроенный, и изрекал самые мрачные перспективы: теперь передышка, а весной напор немцев, война еще два года и т. д. Разговор вертелся, впрочем, больше около главного известия нынешнего дня – ухода в отставку из обер-прокуроров Самарина86, а из министров внутренних дел Щербатова87. Самарин взялся не за свое дело и за борьбу, в которой оказался бессилен. Я это предсказывал. Здесь и Победоносцев оказался бы едва ли в силах. За чаем и обедом у нас Марг[арита] и Надя. Потом я ездил к Богоявленским за Миней. Свежая, но ясная погода.

28 сентября. Понедельник. Были разбужены малярами, которые начали с 7 ч. утра вставлять рамы. Маляров удалось добыть не без труда. Теперь времена совершенно изменились: не рабочие кланяются господам, а господа рабочим, и кланяются, пожалуй, ниже первых. Еще маляры милостивы, но вот ломовые извозчики – совершенно неприступны и ни на какие поклоны не обращают внимания. В Академии читал о расселении славян. В профессорской горячие разговоры тоже об уходе Самарина и о епископе Варнаве. В газетах слухи о том, что иерархи собираются фрондировать. Но почему же соглашались ранее делать В[арнаву] епископом, видя ясно его непригодность! Теперь пожинают посеянное. После обеда гулял до скита88. Ясно и свежо, лист уже почти облетел. Вечер одиноко в гостинице за чтением журналов, и книги Дорна («Каспий»)89, и живо написанной Кареевым статьи о Дантоне90.

29 сентября. Вторник. Утром лекция о родовом быте у славян в Академии и занятия. По приезде домой нашел Миню больным: жар до 39°. Кажется, засорение желудка. Вечером первое в этом году заседание ОИДР91. Читал Готье, на редкость плохой доклад о ликвидации местных учреждений перед Екатерининской реформой 1775 г.92 Как раз он обратил внимание на самые неинтересные стороны вопроса: о сдаче старыми учреждениями новым дел, о переходе из одних в другие подьячих и канцелярских служителей и т. п. и совсем не коснулся вопросов о выборах членов от сословий в новые местные учреждения, об образовании самых губерний. Это было ему замечено мной и М. К. Любавским. Нет, положительно не талантлив, нет ни искорки дарования. Ну, ничего, образованный человек, и то хорошо. После заседания пошли ужинать в ресторан «Россия» в Охотном ряду. Были Белокуров, Любавский, Веселовский, Готье, Писаревский, Сухотин и я. Разговор об отставке Самарина, которому, как я и предвидел, не удалось одолеть Распутина, и о новом министре внутренних дел Хвостове. Степ. Бор. Веселовский по обыкновению ныл. Сухотин передавал об удрученном настроении в среде московского дворянства.