Дневники 1913-1919

В другой раз он прервал чтение каким-то вопросом. Но наши профессора и доценты за главным столом и за двумя другими столами довольно громко болтали, не слушая чтения. Митрополиту сегодня исполнился 81 год, но физически он довольно бодр – выстоять такие две службы и просидеть акт, казалось бы, дело нелегкое. Вид у него – святого. Есть что-то проникновенное в его взоре, не от мира сего.

На акте М. Д. Муретов плохо читал речь о браке, с выдержками из Библии о прелюбодеянии Давида с Вирсавией – тема для акта с дамами неподходяще пикантная. После акта был обед, заставивший забыть все продовольственные вопросы. В 3 ч. 15' все кончилось, и я, зайдя в гостиницу, под сильнейшим дождем направился домой. Поезд утомительно долгий. Пришлось ехать в купе с 4-мя прапорщиками, весьма некультурного и ограниченного типа, которые затевали с разными пошлыми шутками знакомство с тремя девицами из железнодорожных служащих. Домой я приехал к 8 часам. Меня, оказывается, желал видеть Д. Н. Егоров по редакционным делам. Он и пришел, принеся корректуру своей рецензии на книгу Карсавина²⁸⁹, которую не советовал ему помещать в журнале Савин.

2 октября. Воскресенье. Утром у меня был Лысогорский, очень разобиженный и раздосадованный тем, что ректор Академии [епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский)] его обманул: обещал сделать предложение о возведении его в профессора в сентябрьском заседании и не сделал. Мне было не особенно легко его утешать в его горе, зная враждебное к нему настроение ректора. После его ухода я готовился к лекции в Академии. После чая, во время которого заходил за корректурой Д. Н. Егоров, мы с Миней сделали прогулку к Девичьему монастырю и обратно. Погода стояла прекрасная: ясно и свежо, без ветра. Л[изы] не было дома. Каплюшечка мой очень мило болтал всю дорогу. Вечером я был у Карцевых. Вера [Карцева] нападала на меня шутливо, зачем я отдал свой учебник Сытину, а не им. Из этих ее слов я заключил, что учебник хорошо шел у них в магазине.

3 октября. Понедельник. В Академии. Читал неважно. Плохо выспался, как-то волновался и спешил. Вечер, после прогулки, в гостинице за книгой Яковлева, в ненужности которой убеждаюсь все более с каждой прочитываемой страницей. В газетах перепечатка из румынских газет о громадных силах, сосредоточенных немцами против Румынии и о их намерении раздавить Румынию, как это они сделали с Сербией. Неужели союзники допустят это?²⁹⁰

4 октября. Вторник. День, очень тревожно проведенный. В 9 ч. утра я пришел в Академию и прочел, как мне показалось, недурно первую лекцию. В перерыве между первым и вторым часом в профессорскую вошел доцент священник И. М. Смирнов и объявил, что в Москве бунт, громят магазины, забастовка, что поезда стали и поезд в Посад не пришел. Это меня поразило до глубины души. Слухи о забастовке с начала октября и в Москве усердно распространялись. Все что угодно, только не железнодорожная забастовка, которая теперь равносильна была бы проигрышу, позорному и непоправимому проигрышу войны! Перспектива сидеть в Посаде мне тоже не улыбалась. Практические занятия, взволнованный этими известиями, я провел кое-как. Затем отправился на станцию; за мной шли два студента – священники, беседуя об остановившихся поездах, о прекращении сношений с Москвою. Но по дороге я стал встречать едущих с поезда, пришедшего в Сергиев в 11 ч. 40'. Значит, известие оказалось вздорным. Поезд, с которым я обыкновенно утром езжу к Троице, пришел вовремя, и на вокзале я встретил приехавшего с ним на лекции П. П. Соколова. Успокоенный, я спросил себе позавтракать и только что успел выпить стакан чаю, как вдруг кто-то вбежал в буфетную залу с криком: «Крушение, крушение у самой станции!» Все, кто были в зале, бросились бежать на платформу, я пошел туда же, и глазам представилось жуткое зрелище. У станции, немного не дойдя до ярославского конца платформы, стоит поезд из нескольких товарных вагонов, первый из которых сплюснут и накренился набок, остальные также повреждены, свернуты крыши, сломаны самые стены. Вагоны вмиг были окружены толпой народа и солдат. Оказалось, что потерпевший крушение поезд был воинский; но, к счастью, первые вагоны шли с грузами, а не с людьми. Вагоны с людьми оторвались и покатились назад к Ярославлю. Солдаты стали выпрыгивать, причем некоторые ушиблись, но ни раненых, ни убитых, к счастью, никого не было. Настроение толпы было тревожно, с несколькими женщинами сделалась истерика. Первые подошедшие к платформе солдаты были также в сильном волнении. Несколько человек из них, увидав шедшего по платформе офицера, почему-то обратились к нему с криками: «Ваше благородие, что же с нами делают, что у них тут за порядки». Раздавались и непечатные ругательства. Офицер ничего не ответил. Не забудешь этой зловещей картины: остановившаяся громада паровоза, разломанные и накренившиеся вагоны и встревоженная охающая и ахающая толпа.