Дневники 1913-1919

7 февраля. Вторник. Продолжаются морозы. Сегодня утром -19°. В Москве чувствуется недостаток хлеба. У булочных огромные очереди, и выдают очень понемногу. В очередях шумные разговоры, а иногда и толкотня. Факультетское заседание, главным вопросом которого было вознаграждение внештатных, выслуживших 30 лет профессоров. Вознаграждение это приходится брать из остатков от содержания личного состава, т. е. от свободных экстра-ординатур, и является опасность, что таким образом будет заграждаться путь приватдоцентам, получающим степень доктора, как это и происходит теперь с Шамбинаго. Деликатен был вопрос о выборе между Брандтом и Щепкиным. Решено было прибегнуть к закрытой баллотировке, которая оказалась в пользу Брандта. Но вид Брандта перед баллотировкой, когда он говорил, как он работал и как готов работать и впредь, был довольно жалок. Вообще в этом порядке назначения вознаграждений есть чтото унизительное. Мое мнение такое: выслужил 30 лет и уступай дорогу молодым силам, тем более что, уступив такую дорогу, можно и самому преподавать с приват-доцентским вознаграждением по 300 рублей за час³⁵. Читал Кауфмана – разбор сочинений Нордмана о статистике в русской истории (по Новгородским писцовым книгам)³⁶.

8 февраля. Среда. Утро до 4 час. за работой: окончил статью Кауфмана – разбор Нордмана. Особенно оригинальна и, по-моему, приемлема в ней последняя глава – о системе полеводства. Был в Центральных банях и с грустью узнал о недавней и совершенно неожиданной смерти Василия Ивановича, служителя в той комнате, «Мавританской», где раздевались я, Вальдемар, Шамбинаго, Василенко и целый ряд других знакомых. Он всех нас знал, интересовался нашими делами, был занимательным собеседником. Жаль. Опять та же мысль у меня промелькнула: как часто, видясь с человеком, мы видим его последний раз. Как осторожно и бережно надо обращаться с людьми! Сколько смертей за последнее время! Василию Ивановичу было всего 42 года; он производил впечатление здорового и жизнерадостного человека; никак нельзя было думать, чтобы он страдал такою сердечною болезнью, чтобы так скоро расстаться с жизнью. Каждый из нас носит в себе какую-нибудь тайну, недоступную для других. Если бы знать ее, осторожнее надо бы подходить к человеку.

9 февраля. Четверг. Утром за статьей Помяловского о своеземцах³⁷ – я решил перечитать все, что есть по Новгороду после его покорения. После завтрака ходил в Архив МИД за книгами архимандрита Сергия и «Историческим обозрением»³⁸, где помещена статья Ильинского³⁹. Первой не нашлось ни в Архиве, ни у Белокурова. Был на рождении у Шурика и оттуда должен был проехать в Университет на обсуждение проекта нового устава; но меня не пускали племянники, и я не особенно сопротивлялся, не предвидя никакого толка из разговоров об уставе: едва ли этому проекту суждено обратиться в закон. По всей вероятности, и его постигнет судьба его нескольких предшественников, поэтому и разговоры должны были иметь характер академический. Мы очень падки обсуждать всякие конституции и очень плохи в их исполнении. И как обидно будет, если наши замечания не примутся во внимание при обсуждении устава в Государственной думе, если, впрочем, такое обсуждение когда-либо состоится. Травля Вормса продолжается. Сегодня в «Русских ведомостях выступил старичина Н. В. Давыдов со статьею «Профессор Вормс перед судом товарищей». Он забыл, по-моему, вставить здесь одно прилагательное – перед «самозваным судом». Кто дал право созывать такой суд? Кто снабдил этот трибунал полномочиями? Из статьи видно, что у Давыдова, действительно, 9 февраля собирались бывшие профессора и приват-доценты и судили поступок Вормса. Оказывается также, что часть собравшихся признала, что выход в 1911 г. был протестом против режима Кассо⁴⁰, но что так как этот режим теперь кончился, то нет причин не возвращаться в Университет тем, кто имеет возможность.

10 февраля. Пятница. После утренней прогулки по морозу, который все время продолжает быть жестоким, я начал статью Ильинского о новгородских городах в XVI в. и после блинов, как это ни противоречит всем понятиям о блинах, читал ее до 6 ч. вечера, пользуясь величайшею тишиною в доме, так как ни Л[изы], ни Мини не было дома. Вечером у нас была О. И. Летник, но была как-то мало занимательна и интересна. Низкая цена рубля, высокие цены на предметы необходимости – вот и причина общего недовольства. Так как это недовольство надо объективировать, то объект его, конечно, правительство, даже царь. Никто не хочет понять, что против стихийных явлений мирового рынка, мировой экономики всякое правительство так же бессильно, как против стихийных явлений в природе. Общий вопль «Распни! Распни его!»; в этом вопле только слепое чувство раздражения и столь же мало сознания и разума, как и тогда перед Пилатом. Толпа коллективно чувствовать может, а рассуждать – нет.