Дневники 1913-1919

14 августа. Понедельник. Утро за работой до чая. Затем ходили в Лучинское за картофелем – насколько здесь жизнь легче, чем в Москве. Главные предметы продовольствия здесь можно достать без препятствий, заплатив, конечно, втрое-впятеро дороже, чем прежде, но все-таки все можно достать, тогда как в Москве не достанешь ни за какие деньги. Газеты принесли известие о первом дне Московского совещания: речи, речи и речи, а в речах слова, слова и слова¹⁹³. Керенский поносил старую власть, сваливая на нее все происходящие безобразия, выкрикивал много важных и торжественных слов: верховная власть, государственная мощь, сам он – верховный глава верховной власти, Временное правительство будет действовать железом и т. д. Он начинает, наконец, понимать, что такое государство и что правительство – не ученое собрание, воодушевленное идеей непротивления злу. Но ведь все это слова! Все только и твердят о необходимости власти, ее прямо жаждут, как воды в пустыне. Но где же она? Слова – громкие и высокие – а все мы видим, что у правительства все что угодно есть, кроме только власти. Кто же его слушается? Армия, которая бежит? Рабочие, которые не работают? Украинская рада, которая созывает украинское учредительное собрание? Финляндия, собирающая распущенный Сейм? Плательщики налогов, не платящие их? И Москва забастовкой трамваев, трактиров и других заведений в знак протеста против совещания показала, каким авторитетом пользуется в ее глазах верховная власть Временного правительства. Министр финансов [Н. В. Некрасов] приводил цифры, но цифры потрясающие. Он сказал, что ни одно царское правительство не было столь расточительным, как революционное. Содержание «продовольственных комитетов» обходится казне в 500 милл[ионов] в год; содержание земельных комитетов в 140 милл[ионов]. На пайки семьям запасных испрашивается 11 миллиардов. Бумажек старое правительство печатало меньше 200 милл [ионов] в месяц, временное по 800 милл [ионов]. Недоимочность доходит до 43 %. Хуже нельзя себе ничего представить. Дорого обошлась России свобода, и при такой дороговизне по карману ли она нам?

15 августа. Вторник. Прогулка утром по направлению к Мартюнину; любовался желтеющими берегами. Весь день затем по случаю большого праздника предавался отдыху и любованию природой. Есть что-то осенне-прелестное в ней в эти ясные, но уже все более короткие дни. Речь Керенского в Государственном совещании произвела на меня впечатление танца, исполненного канатным плясуном, жонглировавшим в то же время высокими государственными понятиями. Где же были ваши дела за 5 месяцев? Была ли у вас хоть капля той власти, о которой вы говорите, когда вы ходили на задних лапках перед Советом рабочих и разных других депутатов?

16 августа. Среда. Утром занятия с Миней, а затем за своей работой до 5 час. вечера, и удалось немало сделать. Катались с Миней на лодке; я прямо упиваюсь красотой Волги в тихие, ясные вечера. Заходили к соседу А. И. Климину, получившему газету, и он прочел вслух речи Корнилова и Каледина на Государственном совещании¹⁹⁴. Обе очень сильно и решительно сказаны; особенно последняя, возбудившая целую бурю в совещании. В Москве, кажется, стало несколько крупных фабрик, в том числе и Прохоровская, так что, оказывается, уже много безработных. На безработице и вернется к нам монархия, когда эти голодные и измученные люди потребуют от своих вождей, как евреи от Моисея, чтобы вели их назад в Египет, где они были в рабстве, но ели лук и чеснок.

17 августа. Четверг. В так называемом Государственном совещании все тоскуют, можно сказать, стонут по власти, все взывают к власти сильной, внепартийной, неответственной перед партиями и независимой от них, одинаковой и равной для всех партий – а что ж это такое за власть, как не монархическая? Каким образом партии могут создать внепартийную и над партиями стоящую власть? Самое большее, что могут создать партии, – это власть, основанную на соглашении, на коалиции; а может ли быть соглашение прочно и длительно, это зависит от взаимоотношения партий. Власть надпартийная и явиться должна не из партий. Он может быть Божиею милостию или Божиею милостию и волею народа, но стихийною волею всего народа, а не искусственных и мелких, прямо микроскопических групп, каковы у нас партии. Государственное совещание показывает, что взаимоотношение наших озлобленных и раздраженных партий таково, что ни о каком прочном и длительном соглашении между ними не может быть и речи. Мне яснее становится теперь, что мы именно вследствие этого раздора идем к монархии.

День прошел обычно в работе и среди природы.