Дневники 1913-1919

5 сентября. Вторник. Начал чтение лекций в Академии с указаний на трудность занятий наукою при окружающих обстоятельствах. Еще не сформировалась и моя аудитория, теперь я буду читать церковно-исторической группе, подгруппе «В» Ш-го курса, и слушателей должно быть у меня очень немного. В 11 часов я уже освободился и отправился домой. На вокзале не мог ничего съесть, т. к. ничего нет, и поехал с совершенно пустым желудком. Мы привыкаем к голоданию. В вагон II класса влез на одной из промежуточных станций солдат, неуклюжий, неряшливый, растрепанный, с обросшими волосами, нагло развалился, облокачиваясь на спинку скамьи – все это проделывал перед офицерами, делавшими вид, что не обращают на него внимания. Не посмели спрашивать у него билета и проверявшие билеты контролеры – они, очевидно, под страхом распущенной солдатчины. Приехав в Москву, я не мог сесть в трамвай, так как на местах остановок стояли целые толпы. Я прошел – и довольно далеко от Каланчевской площади по направлению к Сокольникам – до остановки, предшествующей Каланчевской площади, но и там тьма народа. Пришлось двинуться пешком, хотя было тяжело в плаще сверх пальто и в калошах, а день был ясный и теплый. Так дотащился я до Фуркасовского переулка, где встретил А. П. Басистова, уговорившего меня сесть на трамвай № 23, что нам удалось. Я должен был быть на факультетском заседании, но уже опоздал на него и проехал прямо домой. Вскоре после моего прихода явился Холь и повел меня к попечителю округа Чаплыгину на прием в качестве одного из учредителей новой гимназии, которую собираются открыть учителя, ушедшие из гимназии Ростовцева. Учителя эти потребовали прибавки к жалованью, а Ростовцев в ответ изгнал их, и они решили открыть свою гимназию. В депутации к попечителю их было двое: словесник Гринев и историк Журавель, было еще двое родителей: офицер и дама. Приемную попечителя мы нашли полной народа и довольно долго ждали. Чаплыгин толково отвечал на вопросы, но к словам своим прибавлял слово «кажется»: «кажется, я не имею права утверждать права для учащихся», «кажется, на это надо разрешение министерства» и т. д. Это показывает, что он не вошел еще как следует в свою роль. Правитель канцелярии, важно заседавший перед кабинетом попечителя, все знает, и когда педагоги обратились за разрешением к нему, вылил на них, что называется, ведро холодной воды, сказав, что общество должно нести денежную ответственность за дефициты новой гимназии, неизбежные всегда на первое время. С ходатайством о правах надо ехать в Петроград, а каково теперь это сделать! Я вернулся домой в довольно усталом состоянии.

6 сентября. Среда. Утро занято было финансовыми и хозяйственными делами. Я был в Казначействе, получал университетское жалованье по талонам и платил подоходный налог в количестве 408 рублей – это только половина налога. Затем я зашел в Архив МИД, и найдя там немецкие и голландские газеты конца XVII в., погрузился в них, ища известий о заграничном путешествии Петра. Отправил о. Аркадию Вознесенскому и Ломжинскому директору по экземпляру учебника, а также благодарственные письма В. С. Иконникову и Г. В. Вернадскому, приславшим мне книги. Вечер дома.

7 сентября. Четверг. Утро за биографией. Затем в Архиве МИД до 3 часов. Заходил оттуда в «Русское слово» переменить адрес. Только что пришел домой, как вызван был Д. Н. Егоровым, у которого и провел остальную часть дня. Мы с ним уплатили по 700 руб. каждый за вагон дров, который покупаем пополам через университетскую лавку. 1400 р. за 12 сажен, а в позапрошлом году я купил вагон за 250 р. Д. Н. [Егоров] дал мне в рукописи статью Тарановского для «Исторических известий», содержащую толкование статьи 86 Псковской судной грамоты и вызванную моей работой о Грамоте, напечатанной во 2-ой книжке²⁰⁹. Такой живой отклик произвел на меня самое приятное действие, и следует только пожалеть, что журнал, за неимением средств, должен приостановиться. Придя домой, я с большим удовольствием прочитал статью. Л[иза] и Миня уехали к Богоявленским, и я в одиночестве.