Дневники 1913-1919

24 ноября. Воскресенье. Мы с Юрой [Готье] пошли в церковь к обедне, чтобы переговорить с батюшкой. Он выслушал участливо слова Юр. Вл. [Готье], и сказал, что главное затруднение будет с гробом, и указал на находившегося в церкви столяра. Столяр сказал, что уезжает в Богородск, но указал на другого столяра. Тот выразил готовность сделать, но заявил, что нет материала – тесу, причем как-то глупо улыбался и вообще держал себя как пещерный троглодит. Мы побывали еще у третьего столяра, но у того не оказалось ни материалу, ни инструментов. Мы были близки к отчаянию, когда возвращались домой. В передней мы нашли какого-то человека, пришедшего к Гриневскому с какою-то просьбой. Узнав, в чем дело, он сказал Гриневскому, что тес есть в Турбине у какого-то Ив[ана] Сергеевича, которого стал вызывать по телефону. После долгих усилий и звонков Ив[ан] Сергеевич] сообщил по телефону, чтобы присылали за тесом. Дело, казалось, было сделано. Гриневский послал туда лошадь. Но, увы, Ив[ан] Сергеевич, как и полагается, надул. Опять положение стало безвыходным. В конце концов отыскались какие-то доски в усадьбе, и свой столяр вызвался сделать гроб к завтрашнему дню. Мы провели день с Юрой [Готье]; я старался всячески его отвлечь. Иногда он кидался в комнату, где на постели лежала мертвая Н. Н. [Готье] и там сидел. В 5 ч. приходил причт отслужить панихиду.

25 ноября. Понедельник. В 12 ч. была панихида. Принесли гроб, и в присутствии духовенства Н. Н. [Готье] была в него положена, и после панихиды тело было процессией при пении «Святый Боже» вынесено в церковь. В 5 ч. была над гробом заупокойная всенощная. Храм был в полном сумраке: мерцали кой-где разноцветные лампады, горели свечи у гроба и у нас в руках. Кроме Юры [Готье] и меня, был сожитель мой по комнате Ф. Б. Дикгоф и одна старушка. После всенощной батюшка любезно пригласил нас зайти к себе выпить чаю, тем более что это был день его именин. Мы зашли. В маленьком домике было очень тепло, градусов 18. За столом с самоваром сидели члены семейства и несколько гостей. Мы были радушно угощены кофе с молоком, медом и разным печеньем из черной муки. Опять повеяло чем-то прошлым, древнерусским. Мы за этот час, что были у батюшки, отдохнули душой. Вечером прибыло 7 человек родственников Н. Н. и Юры [Готье] и помещены были в санатории.

26 ноября. Вторник. Утром обедня и отпевание Н. Н. [Готье], на которую положены были привезенные из Москвы цветы. Юра [Готье] плакал, но был молодцом. Гроб был перенесен в холодную церковь и там поставлен до похорон здесь или до перевезенья в Москву. Вернувшись из церкви, я посидел некоторое время с родными Н. Н. [Готье] В 2 ч. они пустились в путь. Как опустело и стало тоскливо у меня на душе. Я уже не ходил вечером вниз, а провел остаток дня в беседе с сожителями по комнате, очень участливо относившимися к горю Юр. Влад. [Готье]. Он ночевал эти последние две ночи в моей комнате и говорил, что общество, которое он в ней нашел, очень ему по душе: это Ф. Б. Дикгоф – внук знаменитого обер-пастора⁷ – и В. Я. Морской – дирижер Саратовской оперы, очень образованный и интересный человек.

27 ноября. Среда. Утром прогулка. Затем читал статью о скопцах. Вечером мы были погружены во мрак. Гуляли с Е. Ф. [Корнеевой] по деревне, толкуя об отъезде.

28 ноября. Четверг. Обычные прогулки, чтение и беседы с сожителями по комнате. Вечером у А. А. Ченцовой.

29 ноября. Пятница. Утром ходили с Е. Ф. [Корнеевой] в Камшиловку за 4 версты. Лес в снежном уборе; на ветвях темных елей белеющие пушистые клоки снега – совсем как в рождественских книжках с рождественским сказками. Вернувшись, я нашел у себя Юру Готье в сопровождении Макс. Влад. Сергиевского: они приехали за гробом Н. Н. [Готье]. В 5-м часу дровни были поданы; мы отправились в церковь, вынесли гроб, поставили на дровни, и путешественники тронулись в путь. Я прошелся с доктором А[ртуром] Р [удольфовичем] и с Кс[енией] Борисовной; затем заходил проститься к отцу диакону. Вечер частию во мраке, но затем появился свет.

30 ноября. Суббота. У меня на ночь образовался фурункул, распространенная теперь болезнь, которою так долго страдал Миня. Я показал его студенту массажисту, а потом и врачу.

1 декабря. Воскресенье. Фурункул разросся. Мне сделана перевязка. Видимо во вторник, как я хотел бы, не уехать.

2 декабря. Понедельник. Из-за наложенного на ногу компресса принужден сидеть дома, а погода дивно-хорошая. Досадно. Разговор с В. Я. Морским о французской литературе.

Археографические примечания

Дневник академика Михаила Михайловича Богословского хранится в составе его личного архивного фонда в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея[56].