Читаем Дневники 1914-1917 полностью

И так, что царя уже давно не было, приближенные царские давно уже, как карамельку, иссосали царя и оставили народу только бумажку. Но все в государстве шло так, будто царь где-то есть. Те части народа, которые призывали к верности царю, сами ни во что не верили, были не люди, а мифы. В то время, когда была министерская чехарда при грозном росте цен, по которому только и можно было судить о быстроте и значительности времени, когда в центральных учреждениях никто уже не верил в царя, часто приходило в голову: но как же все-таки держится Россия? Царь был тенью, министры тенью, а Россия все жила и жила.

В этой тишине тайно совершалась революция: каждый стал отвертываться от забот о государстве и жил интересом личным: все, кто мог, грабили. Это привело к недостатку продуктов в городе и армии.


Петербург стал как Париж — изменение быта: одетый в солдатское хулиган отбирает яблоки у женщины и грозит штыком. Черный автомобиль. Два «литовца» в трактире: — Долой оружие! — Извиняюсь, товарищ!


Человек, мотающий на ус. Встречаются на Невском (выползли):

— Как поживаете, Ваше превосходительство?

— Не у дела.

— Вы не у дела? — с таким выражением, что уж если вы не у дела, то кому же управлять государством.

— А как вы?

— Я тоже не у дела.

Идут и мотают на ус: и то, что вот немцы ударили на Стоходе, и что распутица. Другой бы порадовался, что отсрочка удару, а они горюют: как же теперь подвозить будут хлеб. И что двоевластие.


Мы — и в Европе... еще не осознаем, что такое совершилось с падением царизма, как бы не проснулись: говорим о войне и победе, когда уже исчезло почти все, из-за чего мы воюем.

-392-

31 Марта.

Россия была до сих пор страною таинственной, с народом-сфинксом, как было принято говорить.

Теперь неизвестная страна показалась. «Земля!» — воскликнули на корабле. И вот корабль причаливает к этой новой земле.


Когда тревога, похожая на состояние души во время кораблекрушения, миновала и мы увидели, что жить еще можно, и оглянулись вокруг себя, то услышали, что все вокруг заботятся о хлебе насущном, становятся в бесконечные очереди перед хлебными лавочками, пробуют раздобыть сахару, масла, мяса. Было похоже на кораблекрушение, после которого мы попали на землю необитаемую и стали придумывать средства жизни на этой новой земле.

Раньше мы жили в стране неподвижной.


В дни революции в великой тревоге мы иногда спрашивали себя: а какая же Россия, что там делается на Руси? Ответа не было. Потом стали приезжать люди из провинции и рассказывать. Но в газетах о провинции было мало, и вот, спустя уже больше месяца после революции, в газетах о жизни страны почти нет известий.


Министерство разделено на департаменты, Россия разделена на губернии. Во главе России стоял царь, во главе Министерства министр, директор департамента соответствует губернатору. И все так от начала до конца соответствует. Так что, переходя из одного департамента в другой, мы легко можем представить себе, что переезжаем из губернии в губернию. Так шла вся машина, все изменилось. Министр мог ничего не делать, и он нам не очень был нужен, если Совет Министров, то мы готовили все ему жвачку и пр. Теперь министр все делает сам, у него забита голова, к нему не добиться, директор-губернатор — ездят на службу, ходят на собрания. Так и по всей России — мы ничего не знаем, как будто ничего не делают...


Собрание сибиряков.

-393-

Эксцессы: председатель Дзюбинский:

— Товарищи, теперь я предлагаю комиссии сибиряков выразить приветствие Временному Правительству.

— А совету рабочих? — кричат из публики.

— Вы очень торопитесь, товарищ, я предлагаю выразить приветствие Временному правительству и Совету рабочих и солдатских депутатов.

— Ура! Ура!

— Над Россией взошло солнце правды, предлагаю прокричать ура борцам за свободу!

— Ура!

— Предыдущий оратор приветствовал борцов за свободу, я должен сказать, что между нами нет никого, кто не боролся бы за свободу!

-Ура!


7-го выезжаю в Хрущево: надо решить, возвращаться через месяц (комнату оставлять) или не возвращаться.


Сопоставить Россию с Министерством (губернию — с департаментом), а министров и чиновников с их отделами — помещиками с имениями.


Как весть о революции бежала по Сибири и всех охватила паника смещения начальства, смещали всех и даже крестьянских начальников, без которых очень трудно обойтись. Волостные комитеты и крестьянские съезды.

Не забыть о словах еврея Кугеля в самом начале революции при споре о монархической республике:

— Вы не знаете русского крестьянина: есть царь — ладно! нет — ладно!

Было очень обидно слушать, но это так. Царизм уже давно пал и держался искусственно.


Гинденбург очень точно определил свои надежды: рабочие займутся миром, крестьяне — помещичьей землей, без рабочих на фронте не будет снарядов, без крестьян -продовольствия.

-394-

— Смотрите, товарищи, прилетит сюда чемодан Гинденбурга, и выскочит из него Николай!

— Довольно травли солдат на рабочих.

На трамвае рабочий говорит: «Довольно, повоевали, пора и мир!», а солдаты угрюмо молчат.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги