Читаем Дневники 1914-1917 полностью

8 Апреля.

Первый Апрельский весенний день, общее (внутреннее от разогрева) тепло. Земляника, придавленная снегом, расправляет листья, растет крапива, дерутся петухи, показались босые девочки.

Рыжебородый мужик проехал — сам Апрель (не забыть рыжего!)

-182-

6-го убили змею, переползала с мокрого на сухое.

8-го на всех лужах показались лягушки (все молчат и тихо храпят). Муха стала вольная. Сильная заря с большим пением птиц до заката. После заката подсвежка (за ясный день), но не мороз: сильно токовали тетерева, дотемна пели птички, первые жуки жужжали. Из борьбы зимы: на луже иголочки и плывет друг-стук, и соединились, и все уж рекой так стекло.

Что это? музыка.

Ветер — поезд.

8-е. Ольха цветет. Озими в пленках. 9-е. Крапива под окнами выросла. День ясно-жаркий, вечером дождь.


10 Апреля.

Солнце в окошко. Засидевшаяся толстая курица вышла из избы Дмитрия и села, как старая дева, в дымке апрельских кустов возле дороги, погруженная в свои воспоминания. Петух сильный, красный и маленький, черненький, сошлись из-за нее на дороге, бились, долго, как рыцари, черненький падал, падал и, наконец, весь ободранный, отступил. Сильный петух тоже отошел, видно, очень утомленный своей победой и, забыв о курице, стал что-то клевать. Черненький блудливый, побитый, оглядываясь на победителя, стал медленно подходить к курице, и она, заметив его, стала отходить, и так она вошла в избу, а он, побитый и непризнанный, остался дремать в дымчатых апрельских кустиках. Толстый же петух все клевал, клевал и напухал и все толстел.


11 Апреля.

Живая летняя заря, и потом видели над лугами первый туман. Первое общее урчанье лягушек (не гомон), подобное ручью. Лес — березовая густая дымка, и уже через нее (через почки) плохо видно: как будто зеленеет, но это хвои просвечивают, на молодые березки легла зеленоватая дымка, на почках зеленые макушки. Гудят жуки.

Теперь бы только теплый большой дождь и сразу и [распустится] перед окнами зеленая береза. Это Апрель — золотой,

-183-

лучший месяц весны. Скворцы сели на березу и чего-чего за вечер мне не насказали. Первые ежи. Танец мошек. Желтые цветы. Сморчки. Снеток и ерш пошли. Будущее: труба пастуха, скот появится, человек появится. Шалые зайцы, боясь плена воды, и днем сидят на зеленях. Первый туман при луне. Еще: вчера в березовом лесу — пахнет березовым соком, каждое дерево живое, полное сока, чуть случайно согну тоненькую ветку — и закаплет. Кряквы на вечерних лугах, звон перелета, как поезд, прошумели чирята. Первая луна над черной землей. Первая зарница в моем кусте против заката. Давно уже закопошились в муравьиной кочке.

Охотник и рыбак: смотрел бы, смотрел бы, да поймать хочется, слушал бы, слушал, да убить хочется. Поднялись земляничные листья. Первый туман при первой луне над темной землей, можжевельник стоял темным кипарисом и [еще лежал] вокруг белый снег.


12 Апреля.

3 ч. д. первый гром и дождь — тот крупно капельный дождь освящения берез — завтра все березы будут зелеными.

Перед сном спускаются [березовые] длинные плакучие тонкие ветви с золотыми сережками.


13 Апреля

выгнали в поле стада, в лесу труба пастуха.


15 Апреля.

Вчера был снег, вечером разъяснело, и хватил мороз. Когда весна остановится...


16 Апреля.

Все ветер, холод, ночные морозы — остановилась весна.


Без даты.

Большой — обвал-камень и гул, малый — треск, мелочь сыплется.

Дробление горы (прошлого) — жизнь: вся гора должна на песчинки рассыпаться, чтобы началась новая жизнь.

-184-

Человек есть душа мира — мука и радость этого разрушения и созидания и, если так, то он может живо чувствовать мир.

Можно, наблюдая природу, изобразить всего себя: например, что значит сознание «я маленький»: это есть дробление, частичная смерть (неудача).

Мой большой обвал и потом дробление, что-то точит, точит без конца, и тут иногда осветит — и живое создается.

Где же мост между разрушением и созиданием? рождение, сочетание, весна.


18 Апреля.

[Петроград]

«Биржевка» и Ближний Восток. Поведение редактора и моя глупость. Разговор с Г.: Дарданеллы - приятно, но Россия - старуха с деньгами в овсе. Русская революционная молодежь стала за порядок.

Цель великолепная: нужно плыть в Царьград. На трамвае смотрел: солнце будет черным, если смотреть на него прямо, не по лучам.


19 Апреля.

Вечер, проведенный с Шаляпиным. Встречается девица, похожая на N., и вспоминается вдруг отчетливо, что я хотел от нее, о чем мечтал: о старосветских помещиках, превратить ее в Мать, в Пульхерию Ивановну, и у нее основное желание превратиться; но мы уже были обломки прежнего мира и должны были дальше дробиться.

Верю, что существует мир, созданный (Богом), и человек его душа.


26 Апреля.

Возвратился в Песочки вместо Персии. Мертвая неделя в Питере. Что в природе за это время?

На Егорья прилетели ласточки, сели на телеграфную проволоку и летают над озимью... Кукушка в лесу, а лес еще не одетый, не отзывается, немой: занят собой, одевается. Летают пчелы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги