Дневники: 1915–1919

– Он ужасно совестлив, – продолжила она. – Съев огромный рождественский ужин, они с братом затребовали консервированные фрукты, а когда прикончили и их, то были несчастны. “Мы вели себя как свиньи! Мы скоты!” – кричали они и были оба несчастны.

Л. привел нам множество причин, почему мы должны сохранить то, что имеем, и делать хорошую работу бесплатно. Однако я по-прежнему чувствую, что мой огонь слишком велик для одного человека. Я одна из тех, кому психологический барьер владения капиталом мешает. Аликс представляла позицию некой прочной и прагматичной экономики, которую она унаследовала от Стрэйчи. После этого долгого спора им пора было уходить.

7 января, понедельник.

Сегодня ездили в Лондон: Л. отнес мою статью про Джекса501 в «Times», а я была в «Spiller502» по поводу очков – новая пара обойдется в lb2,2. После этого мы встретились в Лондонской библиотеке и отправились на чай в Клуб, где Аликс практически играла роль хозяйки, а женщина курила свою трубку в углу. Пришел Литтон, и я допила с ним чай. Он торгуется с «Chatto & Windus» по поводу своей книги. «Когда спрашивают, нравится ли мне Тидмарш, я отвечаю, что он меня устраивает», – довольно загадочно сказал он. Его нежное отношение к юным дамам: Фредегонде, Фейт [Хендерсон] и Аликс – весьма заметно. Я сказала, что он слишком много пишет по образцу Маколея503. «Вижу, тебе не очень понравился Гордон504», – ответил Литтон.

Он был совершенно невозмутим, самодоволен и разве что не сиял. Шастающие туда-сюда люди мешали разговору. Главная тема – приближение мира, но вечерние газеты ставят его под сомнение.

8 января, вторник.

В качестве признака времени отмечу, что Фредегонде, которая хочет провести несколько месяцев в Лондоне, ее практичные друзья советуют жить в гостинице, утверждая, что иначе будет трудно достать еду, даже если она найдет служанку и комнату у друзей. Поэтому Фредегонда снимает номер в отеле «Thackeray505».

Сегодня в памяти всплыли некоторые фрагменты, которые я запишу за неимением ничего более интересного. Как-то я ходила в бюро найма вместо Нессы и заметила, что у женщины на столе лежало 6 или 7 ручек, но все они, кроме одной, оказались непригодными: перья прилипли к держателю чернильной корочкой. Однажды вечером прошлым летом, выходя из автобуса, я заметила оставленный на сиденье пакет с рыбой и отдала его женщине впереди. Она поблагодарила меня и с полуухмылкой сказала: «Я просто не привыкла носить сумки». Сумка, очевидно, была признаком снижения уровня жизни. Есть, конечно, и другие воспоминания, которые при попытке записать хоть что-то улетучиваются из головы. Странно, с учетом их тривиальности, как эти маленькие сценки всплывают снова и снова в разные моменты: вспоминаются, проигрываются и исчезают. Странно и то, как человек опирается на окружающие предметы. Вчера я не могла вспомнить, оставила ли книгу в своей комнате. А потом заметила, как двигаю очки, и поняла, что сняла их перед тем, как отложить книгу, и, конечно, она лежала там же. Я бы многое отдала, чтобы хоть немного разбираться в психологии. Это была одна из тем для книги, которую я предложила написать Аликс, но «что толку, если не можешь сделать это действительно хорошо?». Сегодня были у печатника [у Макдермотта], который хладнокровно заявил, что станок к 14 января не приедет, поскольку он не может найти перевозчика. Какое нахальство, ведь он взял аванс в lb10 и знает, насколько срочно нам нужен станок. Хотя этих чопорных полуживых и перегруженных работой маленьких существ нельзя воспринимать всерьез. Они не придают того же значения обещаниям, пусть даже письменным и заверенным печатью, что и мы. Люди донимают его мелкими заказами, говорит он, и времени нет даже на то, чтобы требовать оплату. Впервые за несколько недель или месяцев я провела всю вторую половину дня за покупками. В моем кошельке скопились медяки, и пакеты висели на каждом пальце. Магазины переполнены людьми; покупатели толкаются; ходить туда – худшая обязанность, особенно когда там столько народу.

9 января, среда.