Дневники, 1915–1919

На велосипеде — в Льюис; туда и обратно. Проехала мимо пьяного мужчины, которого полицейский вез в Льюис на его тележке с фруктами. Видела, как двое полицейских в Льюисе скрутили кричащего человека — вероятно, его увели с рынка. Закупилась. Встретила Роджера. Он обеспокоен налетами. Еще один произошел вчера между семью и восемью вечера; мы были настороже, но опять ничего не слышали и не видели. Погода по-прежнему чудесная, очень теплая и безветренная. Пришли мужчины и убрали поваленные деревья, оттащив их с помощью лошадей.

2 октября, вторник.

Еще один прекрасный день. После обеда начали делать дорожку в саду и клумбу рядом с ней. Выложили дорожку булыжниками и залили старым цементом. Это очень веселое занятие, и результат отлично смотрится из окон гостиной. К чаю пришли дети[275]. Они шныряли по дому, а мы подарили им две оленьих головы, вызвавшие полный восторг[276]. Немного проводили их по пути назад и спустились в лощину за грибами, которые опять растут. Пришлось прилечь на землю, чтобы спрятаться от Генри [овчарка Беллов], бегающего по вершине холма. После чая стало пасмурно. Слышали стрельбу.

3 октября, среда.

Не такой уж и прекрасный день. Поднялся ветер, налетели тучи. Хотя бы налеты прекратятся. Всю вторую половину дня занимались садовой дорожкой. Посадили цветы: желтушники[277], маргаритки[278], наперстянки[279]. Спустились в лощину после чая, когда уже почти стемнело. Пришлось отправить Уилла в Льюис за книгой. Сильный ветер. Он вернулся лишь к 10 вечера и стучал в дверь, а мы долго не открывали (по его словам).

4 октября, четверг.

Наш последний день был очень плохим в смысле погоды. Ветер и дождь, совершенно черное небо. Л. пришлось идти пешком туда-обратно в Льюис, чтобы заказать машину на завтра. Я в последний раз прогулялась по округе. Дождь прекратился, но ветер был таким сильным, что Несса и Дункан не пришли, как договаривались. Грибной сезон, очевидно, только начинается. Нашла несколько грибов на вершине холма. При спуске пришлось идти против ветра. Все грецкие орехи осыпаются. Мужчины бросали палки, чтобы сбить с дерева остатки. Не смогла заняться дорожкой. Прекрасная звездная ночь.

После трех месяцев, проведенных в Эшем-хаусе, Вулфы вернулись в Ричмонд 5 октября, где Вирджиния начала вести новый дневник (Дневник III, см. Приложение 1). Титульный лист подписан:

Хогарт-хаус

Парадайс-роуд

Ричмонд

Октябрь, 1917

8 октября, понедельник.

Данная попытка начать новый дневник возникла под влиянием импульса, вызванного обнаружением в ящике моего шкафа старого тома за 1915 год, все еще способного заставить нас посмеяться над Уолтером Лэмбом. Таким образом, буду следовать плану, написанному после чая, написанному неблагоразумно, и, кстати, отмечу, что Л. пообещал добавить свой текст, когда ему будет что сказать. Его скромность надо преодолевать. Сегодня мы покупали Л. одежду на осень, а мне — бумагу и ручки[280]. Для меня это был самый счастливый день, который только можно придумать. Конечно, безостановочно лил дождь. Лондон, по ощущениям, совсем не меняется и заставляет меня думать о том, каким изменчивым он казался в детстве. В магазине был покупавший сапоги мужчина, который настолько разбирался в обуви, что знал разные фасоны и способы пошива и был крайне недоволен, когда ему сказали, что его собственная пара «хорошая и крепкая». «Я ненавижу хорошие и крепкие сапоги», — огрызнулся он. Очевидно, у него особый вкус в обуви. Мы прошли через Гоф-сквер, дом доктора Джонсона[281] — прекрасное, очень ухоженное место и не такое обшарпанное, как я ожидала. Маленькая площадь, примыкающая к Чансери-лэйн[282], отдана под типографии. Это лучшая часть Лондона с визуальной точки зрения, но точно не для жизни. Неся свою рукопись[283] в «Times», я чувствовала себя настоящей писакой. Мы оставили ее у секретаря и столкнулись на платформе Ладгейт-Хилл[284] с Брюсом Ричмондом[285], сияющим безупречным джентльменом в белых перчатках. Он махнул нам шляпой и исчез. У Лиз[286] родился сын, так что наши опасения по поводу отцовства развеялись.

9 октября, вторник.